бальмонт биография ударение в фамилии
Константин Бальмонт (1867–1942)
Константин Дмитриевич Бальмонт родился 15 июня 1867 г. в деревне Гумнищи Владимирской губернии в большой семье председателя уездной земской управы Дмитрия Константиновича Бальмонта и его жены Веры Николаевны, урожденной Лебедевой. Происхождение экзотической фамилии поэта в точности неизвестно: по одной версии, она шотландская, по другой — это измененная украинская фамилия Баламут. Ударение в своей фамилии все Бальмонты делали на первом слоге, но герой этого очерка изменил семейную традицию и перенес ударение на второй.
Наибольшее влияние на будущего поэта оказала мать, натура творческая, страстная и порывистая, — от нее Бальмонт перенял весь «душевный строй». Первые десять лет Константин провел в маленькой усадьбе в Гумнищах, которое затем вспоминал как «красивое малое царство уюта и тишины». В пять лет мальчик научился читать и вскоре уже с упоением декламировал наизусть Пушкина, Кольцова, Никитина и Некрасова. В десятилетнем возрасте он сам рискнул написать два стихотворения и показал их матери, но та раскритиковала дебют, и Бальмонт не рисковал повторять опыт еще шесть лет.
Учебу Константин начал в Шуйской гимназии, но из седьмого класса его исключили за участие в нелегальном кружке, распространявшем прокламации «Народной воли». Пришлось переводиться во Владимирскую гимназию. В печати Бальмонт дебютировал в 1885 г. в петербургском журнале «Живописное обозрение». Окончив гимназию, он поступил на юридический факультет Московского университета, но в 1887-м за участие в протестах против введения нового университетского устава был исключен, отсидел трое суток в Бутырках и выслан в Шую. Два года спустя он поступил в ярославский Демидовский лицей, но, когда был отчислен и оттуда, поставил крест на попытках получить «официальное» образование. В 1889-м он женился на дочери шуйского фабриканта Ларисе Гарелиной, но этот брак оказался несчастливым.
В 1890-м в Ярославле вышла первая поэтическая книга Бальмонта — «Сборник стихотворений», изданный им на собственные средства. Он вызвал благожелательный отклик знаменитого писателя В. Г. Короленко, которого Бальмонт называл потом своим «крестным отцом». Но сам Бальмонт воспринял свой дебют критически и сжег весь тираж книги. Утром 13 марта 1890 г. он попытался покончить с собой, выбросившись из окна третьего этажа. Попытка самоубийства не удалась, и впоследствии Бальмонт признавался, что именно тогда он осознал «святую неприкосновенность жизни» (впрочем, в 1909-м, вконец запутавшись в семейных отношениях, поэт повторил попытку суицида). В эту нелегкую минуту на помощь начинающему литератору пришел профессор Московского университета Н. И. Стороженко — он обеспечил Константина переводческой работой, ввел его в редакцию журнала «Северный вестник», где Бальмонт свел знакомство с ведущими молодыми писателями, в том числе с Валерием Брюсовым, ставшим его ближайшим другом.
Конец 1890-х был для Бальмонта счастливым временем. Его поэтические книги «Под северным небом» (1894) и «В безбрежности» (1895) были встречены любителями поэзии с интересом. Поэт упоенно занимался самообразованием, изучал иностранные языки, историю и теорию искусства. В 1896–1897 гг. он впервые побывал за границей — со своей второй женой Екатериной Андреевой съездил во Францию, Великобританию, Италию, Испанию. За новую книгу «Тишина» (1899), во многом основанную на впечатлениях от этой поездки, Бальмонт был принят в Общество любителей российской словесности. «Мне „везет“. Мне пишется. Мне жить, жить, вечно жить хочется» — так описывал поэт свое тогдашнее состояние.
На рубеже столетий успех в жизни Бальмонта продолжал нарастать. Книги «Горящие здания» (1900) и «Будем как Солнце» (1902) сделали его самым известным и коммерчески успешным поэтом страны. Дополнительную популярность Бальмонту придал факт его участия в антиправительственной демонстрации (1901), после чего ему было запрещено жить в столице и университетских городах на три года. С 1902 по 1905 г. Константин Дмитриевич находился в основном за границей — Франция, Бельгия, Великобритания, Испания, Швейцария, а в январе 1905-го совершил путешествие в экзотические Мексику и Калифорнию. Параллельно с этим в России продолжал нарастать настоящий культ личности Бальмонта — его сборник «Только любовь» (1903) и выпущенное издательством «Скорпион» двухтомное собрание сочинений (1904–1905) пользовались ажиотажным спросом, у Бальмонта появилась целая армия поклонников и поклонниц, число его подражателей росло с каждым днем. Редкий молодой человек в те годы не зачитывался его стихами.
Поэзия Бальмонта стала одним из символов начала столетия. Необычайно эффектная, изобилующая яркими красками, образами и метафорами, она поражала воображение читателей и в особенности читательниц своей дерзостью, свежестью, новизной. В моду вошли «бальмонтизмы» — такие вычурные слова, как «пышноцветный», «поцелуйный», «солнцеликий».
В 1905 г., с началом революции в России, Бальмонт вернулся из странствий на Родину и с головой окунулся в стихию бунта: участвовал в строительстве баррикад в Москве, произносил зажигательные речи перед студентами, сотрудничал в социал-демократических изданиях «Новая жизнь» и «Красное знамя», писал стихи, направленные против императора («Наш царь — Мукден, наш царь — Цусима…» и «Николаю Последнему»). Впрочем, под конец мятежного года Бальмонт все-таки осознал, что зашел слишком далеко и игра «в революционера» может плохо для него кончиться. В новогоднюю ночь 1906 г., опасаясь ареста, он покинул Россию. Так началась первая эмиграция поэта…
Бальмонт поселился в парижском пригороде Пасси. Средств у него хватало, поэтому он проводил время в многочисленных странствиях — в 1909 г. побывал в Египте, а в 1912-м предпринял большое путешествие по экзотическим южным странам: Канарские острова, Австралия, Новая Зеландия, Полинезия, Индия, Цейлон, Океания. Между тем в России популярность Бальмонта постепенно снижалась — некоторые его новые книги просто запрещались цензурой, а те, которые выходили, встречали в лучшем случае снисходительные отзывы критики. Все чаще Бальмонта упрекали в самоповторении, перепевах удачно найденных мотивов. То, что в 1900–1905 гг. казалось потрясающе свежим и новым, в начале 1910-х вызывало лишь недоумение и насмешки. Впрочем, сам поэт не обращал на это внимания.
5 мая 1913 г. Бальмонт по амнистии, объявленной в связи с 300-летием дома Романовых, вернулся в Москву. На вокзале его встречала толпа поклонников. 1914-й ознаменовался для поэта выходом его десятитомного собрания сочинений, поездкой в Грузию, где он начал переводить поэму Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре», и началом Великой войны 1914–1918 гг., заставшим Бальмонта во Франции. Только в мае 1915-го через Великобританию, Норвегию и Швецию поэт смог вернуться на Родину. Он много времени проводил в поездках по стране с чтением лекций и стихов, которые все чаще воспринимались слушателями как вчерашний день русской поэзии.
Февральский переворот Бальмонт, как и абсолютное большинство россиян, восторженно приветствовал, а вот октябрьские события его ужаснули: он, десять лет назад предрекавший Николаю II эшафот, теперь называл большевиков «уздой на свободном слове». Когда у него спрашивали, почему он не переиздает своих произведений, он отвечал: «Не могу печатать у тех, у кого руки в крови». Но сотрудничать с новой властью все же пришлось: Бальмонту нужно было содержать сразу две семьи — Екатерину Андрееву и дочь Нину и третью жену, Елену Цветковскую, с дочерью Миррой. Жизнь в Москве была невероятно тяжелой, голодной, почти нищенской. С трудом добившись с помощью посланника Литвы в России Ю. Балтрушайтиса и А. В. Луначарского разрешения выехать за границу для лечения, Бальмонт с женой Еленой и дочерью Миррой 25 мая 1920 г. покинул Россию. Первая эмиграция поэта продолжалась семь лет, вторая растянулась на 22 с лишним года…
В парижской эмигрантской среде Бальмонта приняли настороженно — ведь он не бежал из Советской России, а официально выехал из нее. Да и сам поэт жаловался, что в Европе для него «пусто». «Никто здесь не читает ничего, — разочарованно писал он в 1927-м. — Здесь все интересуются спортом и автомобилями. Проклятое время, бессмысленное поколение!» Но и к Советской власти он относился резко отрицательно, называя ее «вооруженной бандой интернациональных проходимцев». Время от времени тоска по Родине одолевала Бальмонта, он мечтал о возвращении в Москву, но потом раздумывал ехать.
В творческом плане эмигрантские годы оказались для поэта плодотворными и успешными. Он опубликовал восемь книг стихотворений, автобиографический роман «Под новым серпом», две книги воспоминаний, посещал с лекциями Литву, Болгарию, Польшу, Чехословакию. Многие критики указывали на то, что поздняя поэзия Бальмонта стала гораздо интереснее его сочинений 1910-х, горечь и тоска по Родине придали его стихам подлинную глубину.
Но, несмотря на творческие успехи, материальное положение Бальмонта было совсем несладким. После 1936 г., когда Константину Дмитриевичу диагностировали психическое заболевание, он жил в городке Нуази-ле-Гран, в приюте «Русский дом». Ночью 23 декабря 1942 г. 75-летний поэт ушел из жизни. Его похоронили на местном католическом кладбище. На надгробном памятнике выбита лаконичная надпись: «Constantin Balmont, poete russe» — «Константин Бальмонт, русский поэт».
“Царил над русской поэзией…”
К огда речь заходит о Константине Дмитриевиче Бальмонте, почему-то всегда в ходе беседы рано или поздно возникает прозаический вопрос о том, как же звучит его фамилия: Бaльмонт, с ударением на первом слоге, или Бальмoнт — на последнем. Варианты эти — словно две точки, соединяющие отрезок от рождения до смерти, меж которыми пролегла незаурядная поэтическая жизнь.
Родился Константин Дмитриевич Бальмонт в средней полосе России — в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии. Ныне это Ивановская область. А последнее пристанище обрёл на небольшом кладбище в местечке Нуази-ле-Гран, что под Парижем.
Все шуйские потомки поэта именуют себя Бaльмонты, произнося свою фамилию с ударением на первый слог, в память о простонародном словечке баламут. Константин Дмитриевич же предпочитал произносить её на французский манер — Бальмoнт, скорей всего не подозревая, что когда-нибудь это станет поводом для околопоэтических дискуссий.
Для специалистов Бальмонт — основоположник русского символизма, явления столь же ёмкого, сколько и недостаточно пока изученного. Для широкой публики — малоизвестный поэт рубежа XIX–XX веков. И только. Как же это несправедливо!
По словам Валерия Брюсова, лидера московских символистов, “в течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией. Другие поэты или покорно следовали за ним, или, с большими усилиями, отстаивали свою самостоятельность от его подавляющего влияния”. Сам же мэтр без тени смущения однажды сказал о себе так:
Я — изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты — предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
О таком самолюбовании отзываться можно как угодно. Но из песни, известно, слова не выкинешь. По словам Андрея Белого, “…он много работал, прочитывая библиотеки, переводя и слагая за книгою книгу…”. Его славе мог позавидовать всякий. Тот же Андрей Белый, говоря о бешеном успехе Бальмонта у женщин, рассказывал, как тот “выступал, весь обвешанный дамами, точно бухарец, надевший двенадцать халатов: халат на халат”. В связи с его популярностью у женского пола часто вспоминают одну малоприятную историю, характеризующую Бальмонта как личность крайне эмоциональную и даже экзальтированную. Однажды, чтобы что-то доказать своей молодой супруге, он выбросился из окна третьего этажа. Насмерть не разбился, но навсегда приобрёл экстравагантную хромоту.
О днако, несмотря на то, что рядом с понятием русский символизм иногда всплывает ещё один термин — декадентство, то есть упадничество, применительно к Бальмонту это совершенно неприемлемо.
Бешеный, неуёмный темперамент изящным образом преломился в его поэзии. Бальмонта неслучайно называли самым солнечным поэтом современности, ведь он сам о себе заявил: “Я в этот мир пришёл, чтоб видеть солнце”, а к представителям своего поколения обратился с призывом: “Будем как солнце!”.
“Когда слушаешь Бальмонта — всегда слушаешь весну. Никто не опутывает души таким светлым туманом, как Бальмонт. Никто не развевает этого тумана таким свежим ветром, как Бальмонт. Никто до сих пор не равен ему в его «певучей силе»” — так отзывался о Бальмонте его современник Александр Блок.
Как у большинства ярких личностей, у Бальмонта время от времени возникали конфликтные ситуации с властями предержащими. Ещё в бытность гимназистом он был отчислен из шуйской гимназии за принадлежность к революционному кружку. Впоследствии, проучась некоторое время на юридическом факультете Московского университета, был со скандалом изгнан оттуда за участие в студенческих беспорядках. За стихотворение «Маленький султан», опубликованное в 1901 году, в котором нелицеприятно изображено правление Николая II, поэта на два года лишили права жить не только в столице, но даже в столичных губерниях и в университетских городах.
Поначалу приняв октябрьский переворот, он, как и многие его современники, вскоре осознал весь трагизм происходящего. “Бальмонт нищенствовал и голодал в леденевшей Москве, на себе таскал дровишки из разобранного забора, как и все мы, питался проклятой «пшёнкой» без сахару и масла. При его вольнолюбии и страстности непременно надерзил бы какой-нибудь «особе» — мало ли чем это могло кончиться”, — писал в своих воспоминаниях один из друзей поэта писатель Борис Константинович Зайцев. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в июне 1920 года Бальмонт покинул Россию. Вместе с ним уехали его гражданская жена Елена Цветковская, дочь Мирра и дальняя родственница А.Н. Иванова. Выезд ему устроил его верный друг поэт Балтрушайтис, бывший литовским посланником в Москве, — и тем самым, пожалуй, спас его.
О своём отношении к советской России Бальмонт недвусмысленно заявил вскоре после того, как выехал из страны. “. Русский народ, — писал он в начале 1921 года, — воистину устал от своих злополучий и, главное, от бессовестной, бесконечной лжи немилосердных, злых правителей”. В периодике то и дело появляются его непримиримые поэтические строки об “актёрах Сатаны”, об “упившейся кровью” русской земле, о “днях унижения России”, о “красных каплях”, ушедших в русскую землю.
Первая эмигрантская книга поэта «Марево», вышедшая в 1922 году в Париже, передаёт то угнетённое состояние души, которое было знакомо многим навсегда покинувшим Россию неравнодушным к её судьбе людям: “мутное марево, чёртово варево, кухня бесовская в топи болот…”
Горькие чувства вызывала у Бальмонта и Европа 20-х годов, в которой он волею судьбы очутился. “Странные люди — европейские люди, странно неинтересные. Им всё нужно доказывать. Я никогда не ищу доказательств”, — писал Бальмонт ещё в 1907 году. Едва ли можно поверить, что эти строки принадлежат некогда самому солнечному поэту России:
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу, спеша.
Моё единое отечество —
Моя пустынная душа.
Здесь, на чужбине, Бальмонту отечества катастрофически не хватает: “Я хочу России. Я хочу, чтобы в России была преображающая заря. Только этого хочу. Ничего иного”.
Писатель Иван Шмелёв, друг поэта в эмиграции, вспоминал: “. Десять лет тому назад, здесь, на чужой земле, в Париже, я подошёл к нему душевно, взял за руку и сказал: «Пойдём. пойдём на родину, в твоё родное, во Владимирскую твою губернию, в Шуйский уезд твой. какое прозаическое “Шуйский”, “уезд”! — пойдём на речку, на бережках которой ты родился. посидим, посмотрим, как она тиха, едва струится, послушаем, как шепчут камыши и травы, как камушки на дне играют, как ходят рыбки, наши рыбки. как реют голубые коромысла. как облачка стоят над тёмным лесом»”.
И все пройдя пути морские,
И все земные царства дней,
Я слова не найду нежней,
Чем имя звучное — Россия.
В есной 1935 года Бальмонт в связи с тяжёлым нервным заболеванием попадает в больницу. “Мы в беде великой и в нищете полной, — пишет Е.К. Цветковская 6 апреля 1935 года. — И у К[онстантина] Д[митриевича] нет ни ночной рубашки приличной, ни ночных туфель, ни пижамы. Гибнем, дорогой друг, если можете, помогите, посоветуйте Помогите вырвать из мятельной тьмы Солнечного”.
В конце 1936 года Бальмонт и Цветковская перебираются в Нуази-ле-Гран под Парижем в эмигрантский приют «Русский Дом», устроенный матерью Марией.
Я не хотел бы жить в раю,
Меж тупоумцев экстатических.
Я гибну, гибну — и пою,
Безумный демон снов лирических.
“Он горестно угасал, — вспоминал Б.К. Зайцев, — и скончался в 1942 году под Парижем в местечке Noisy-le-Grand, в бедности и заброшенности, после долгого пребывания в клинике, откуда вышел уже полуживым. Но вот черта: этот, казалось бы, язычески поклонявшийся жизни, утехам её и блескам человек, исповедуясь перед кончиной, произвёл на священника глубокое впечатление искренностью и силой покаяния — считал себя неисправимым грешником, которого нельзя простить. Всё христианство, всё Евангелие как раз говорит, что ко грешникам, которые последними, недостойными себя считают, особо милостив Господь.
Верю, твёрдо надеюсь, что так же милостив будет Он и к усопшему поэту русскому Константину Бальмонту”.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть солнце
И синий кругозор.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть солнце
И выси гор.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть море
И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре,
Я властелин.
Я победил холодное забвенье,
Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
Всегда пою.
Мою мечту страданья пробудили,
Но я любим за то.
Кто равен мне в моей певучей силе?
Никто, никто.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть солнце,
А если день погас,
Я буду петь. Я буду петь о солнце
В предсмертный час!
Бальмонт умер 26 декабря 1942 года в Нуази-Ле-Гран. Похороны проходили под проливным дождем. Ни поэтов, ни поклонников не было. Когда гроб стали опускать в могилу, она оказалась наполненной водой, и гроб всплыл. Его пришлось придерживать шестом, пока засыпали могилу. На надгробии впоследствии высекли надпись по-французски:
Константин Бальмонт
Русский поэт
Баламут всея Руси
К 150-летнему юбилею Константина Бальмонта
Сначала о фамилии. Фамилия, правда, чудная. Или чудная с ударением на втором слоге. Если считать, что составная немецкая, то можно разложить на слова «Ball» и «Mond» – получается «луна-мяч» или «мяч луны». Неплохой вариант, надо сказать, для стихотворца. Но в случае с фамилией поэта Константина Дмитриевича Бальмонта (1867–1942), 150-летний юбилей которого мы сегодня празднуем, все категорически не так. Более загадочно, многозначно, парадоксально, как и сама личность.
Альтернативные бальмонтоведы утверждали, что прадед поэта, сержант кавалерии екатерининского лейб-гвардейского полка, мог носить фамилию Баламут, и якобы русское слово переделали на иностранный лад. Но тут скорее согласишься с оппонентами, которые замечали, скорее бы уж народ чужое слово к русскому языку приспособил. Хотя, в общем-то, фамилия Баламут вполне бы отразила сущность поэтических деяний Бальмонта, который в рамках символизма поставил русскую поэзию на уши.
Мы сегодня опасаемся оперировать словами «великий», «гений» при жизни, потому что…. Потому что, как всегда, «лицом к лицу лица не увидать» и так далее. А вот тут, понимаешь ли, зафиксированный факт. В 1912 году на заседании Неофилологического общества при Санкт-Петербургском университете по случаю 25-летия литературной деятельности в присутствии более тысячи собравшихся Бальмонт был провозглашен великим русским поэтом. В наше время такое даже представить трудно. А ведь это покруче всяких премий будет.
А Игорь Северянин (которого, на минуточку, самого избрали «королем поэтов») в стихотворении «Их культурность» писал: «Мне сказали однажды: «Изнывая от жажды/ Просвещенья, в России каждый, знай, гражданин./ Тонко любит искусство,/ Разбираясь искусно/ Средь стихов, средь симфоний, средь скульптур и картин»./ Чтобы слух сей проверить,/ Стал стучаться я в двери:/ «Вы читали Бальмонта – вы и ваша семья?»/ – «Энто я-то? Аль он-то?/ Как назвали? Бальмонта?/ Энто что же такое? Не пойму что-то я». Тут работает закон от противного. Стихотворение не свидетельствует о безвестности Бальмонта, а как раз таки об огромной славе – ведь Северянин выбрал для теста наиболее гремящее имя.
И не зря. Личностью Константин Дмитриевич Бальмонт был яркой, непредсказуемой, парадоксальной. Многих уважаемых поэтов и литературоведов ставил в тупик своими взглядами и творчеством. Так, в свое время обожавшие его Валерий Брюсов, Александр Блок и даже Максим Горький позднее отказывались от него, обвиняли, условно говоря, в штампах, напыщенности, слащавости. Вся проблема (или, возможно, счастье) была в том, что поэт безудержно открывался миру и был максималистом – доходил в своих символистских исканиях до края, до трепещущего предела. Или к ангелам в рай, или к бесам в бездну. Может быть, от этого нервного напряжения в конце жизни его накрыло помрачение ума.
Он сложно начинал. Мать Вера Николаевна, урожденная Лебедева, которая в целом была просвещенной дамой, много давшей ему в плане филологического образования, раздраконила его первые стихотворные опыты, и Бальмонт был разочарован. Первые публикации прошли незаметно, а наставник в гимназии даже запретил Бальмонту печататься вплоть до завершения учебы. Только мудрый Владимир Короленко, прочитав тетрадь с его стихами, написал молодому поэту письмо с внимательным разбором и добрыми советами, среди которых был такой: «Надо довериться бессознательной области души, которая незаметно накопляет свои наблюдения и сопоставления, и потом внезапно всё это расцветает». Этому совету поэт успешно и следовал, а Короленко называл впоследствии своим «крестным отцом» в литературе.
Что интересно. Будущий новатор-символист начинал с политики. Из гимназии он вынужден был уйти из-за принадлежности к нелегальному кружку, который занимался тем, что печатал и распространял прокламации партии «Народная воля». Не зря творчеством Бальмонта увлекся Максим Горький, который вначале иронично отозвался о сборнике «В безбрежности», а потом почувствовал свою «жилку». Стихотворение «Альбатрос» («Над пустыней ночною морей альбатрос одинокий,/ Разрезая ударами крыльев соленый туман,/ Любовался, как царством своим, этой бездной широкой,/ И, едва колыхаясь, качался под ним Океан./ И, порой омрачаясь, далеко, на небе холодном,/ Одиноко плыла, одиноко горела Луна./ О, блаженство быть сильным и гордым и вечно свободным!/ Одиночество! Мир тебе! Море, покой, тишина!») помимо ницшеанства по смыслу рифмовалось с «Буревестником». Горький попытался бросить талант Бальмонта в горнило социал-демократических идей. Не вышло. Не уложились громокипящий кубок и стремление познать незнаемое в прокрустово ложе революции.
Один знакомый поэт поговаривает: «Я же не догматик». Хорошая фраза. В случае с Константином Бальмонтом, с его кардинальной сменой мировоззренческих принципов она отлично работает. Настоящий Поэт (таковым, кстати, невзирая на, скажем, Блока и Гумилева, Бальмонта называла Марина Цветаева) может кидаться в топку любых вдохновений, воззрений, иллюзий, и при этом он не поверхностен, искренен, глубок. В начале творческого пути Бальмонту были близки идеи народничества, христианства. Позже, когда он стал путешествовать по миру, познавать другие традиции, религии, он превратился не просто в космополита, а в ярого противника христианства. Его оргиастические поэтические безумства были столь отчаянны, что его порой даже обвиняли в культе сатаны. А в конце жизни, если верить биографии, он потряс священника искренней исповедью раскаявшегося грешника. Вот такой «не догматик».
Но что-то мы замечтались. Что-то картина неполна. А великий русский поэт (без кавычек) свернул горы в плане приобщения русской литературы к мировой культуре. Круг иноязычных авторов, которых переводил Бальмонт, необъятен. Он переводил Генриха Гейне, Николауса Ленау, Альфреда де Мюссе, Сюлли-Прюдома. Поездка в скандинавские страны положила начало его увлечению переводами Георга Брандеса, Генрика Ибсена, Бьёрнстьерне Бьёрнсона. Бальмонт издал в семи выпусках сочинения Перси Биши Шелли в собственном переводе со вступительной статьей. Причем в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона написано: «Факт единоличного перевода нескольких десятков тысяч рифмованных стихов поэта, столь сложного и глубокого, как Шелли, может быть назван подвигом в области русской поэтически-переводной литературы». Бальмонтовские переводы Эдгара Аллана По признаны хрестоматийными. Он много переводил Адама Мицкевича, Станислава Выспяньского, Зыгмунта Красинского, Болеслава Лесьмяна, Яна Каспровича, Яна Лехоня. Переводил поэзию – болгарскую, сербскую, хорватскую, словацкую, литовскую и др. Он перевел «Слово о полку Игореве». Причем профессор Николай Кульман писал, что Бальмонт оказался «ближе к подлиннику, чем кто бы то ни было из его предшественников», сумел отразить «сжатость, чеканность подлинника… передать все краски, звуки, движение, которыми так богато «Слово», его светлый лиризм, величавость эпических частей… почувствовать в своем переводе национальную идею «Слова» и ту любовь к родине, которою горел его автор».
Достаточно, если учесть что Бальмонт постоянно колесил с лекциями по литературе и искусствоведению по России и Европе, писал статьи, объездил множество стран, изучая их культуру и традиции. И вот еще один парадокс – по воспоминаниям современников, вразрез с неврастеничностью натуры, а также возросших в связи со славой и количеством поклонников и подражателей самомнением и самолюбованием поэт отличался редким трудолюбием, педантичной аккуратностью. И еще одно противоречие (впрочем, вполне понятное) – вначале Бальмонт принял революцию, как устремление к новому, запредельному, космическому, но отступился от большевиков, когда увидел, что творится все ценой большой крови. Когда на лекции его спросили, отчего тот не издает своих произведений, последовал ответ: «Не хочу… Не могу печатать у тех, у кого руки в крови».
Последние годы поэт прожил во Франции, умер в городе Нуази-ле-Гран, там и похоронен.
Вместить многогранную личность Бальмонта в небольшую юбилейную статью сложно. Да и не нужно. Достаточно сказать, что на рубеже XIX–XX веков его деятельность на ниве русского поэтического символизма в отношении раскрепощения языка, достижения его звуковых и образных вершин, открывания с помощью языка недр самопознания – была поистине революционной. А что касается слащавости и напыщенности, так немудрено. Бальмонт был столь громокипящ и яростно плодовит, что порой его «заносило» в непредсказуемые дали.
Добавим чуть-чуть про эротику. Какие строки Бальмонта вы процитируете с ходу? Да, именно те дерзкие и тоже революционные стихи, которыми светлой памяти Евгений Евтушенко, будучи юным стихотворцем, эпатировал и поражал публику: