бартош беленя польский актер
Поляк издал истошный крик с трибуны Европарламента, чтобы поддержать белорусскую оппозицию (видео)
Польский актер Бартош Беленя во время вручения кинопремии в Европарламенте устроил настоящий перфоманс. Вместо традиционных слов благодарности за награду он издал истошный вопль в поддержку белорусской оппозиции.
Беленя стал обладателем LUX European Audience Film Award — премии Европейской киноакадемии. Он получил приз зрительских симпатий за главную роль в картине «Тело Христово». По этому поводу он и устроил «минуту крика» в поддержку белорусских оппозиционеров.
Актер Бартош Беленя кричит в Европарламенте. © naTemat.plНо Беленя посвятил свой крик не просто кому-то, а Яне Шостак. Белорусская активистка каждый день в 18 часов устраивает акцию крика перед представительством Еврокомиссии в Варшаве.
«Я из Польши. Она находится на границе Евросоюза с Беларусью. За этой границей 30,5 тысяч человек подверглись пыткам, 476 человек — в тюрьме, 30 — убиты. Это данные только за 2020 год. Всё, что я могу сделать сегодня, — отдать свой голос в знак солидарности с Яной Шостак», — объяснил актер.
Польские СМИ считают, что крик Белени — это злободневно, актуально и вообще предельно трогательно. Но нам он напомнил кое-что другое:
Это покруче Бузовой во МХАТе будет! 😮🤪🇧🇾🇵🇱 Поляк издал истошный крик с трибуны Европарламента, чтобы поддержать. Posted by RuBaltic.Ru on Wednesday, June 9, 2021
Подписывайтесь на Балтологию в Telegram и присоединяйтесь к нам в Facebook!
Телеведущий — почти святой, преступник — почти священник
В пасхальные дни изо всех сил хочется хоть ненадолго отвлечься от угнетающей «вирусной» журналистики, обильно сеющей семена психоза. Наш совет: посмотрите что-то из оскаровских финалистов 2020, если еще не. Наверняка большинство из нас ограничилось лишь нашумевшим «Джокером». А между тем, как гласит слоган одного из фильмов-номинантов, о которых сегодня пойдет речь, «нам всем не помешало бы немного доброты». Руководствуясь этим гуманистическим посылом, порекомендуем диаметрально разные картины, затрагивающие одну тему — прощения.
Тело Христово (Польша, 2019)
Польский кинематограф изрядно обласкан оскаровскими киноакадемиками. За последние десять лет картины из этой страны удостаивались четырёх номинаций и одной победы — «Ида» Павла Павликовского в 2015 году получила Оскар. Не обошлось без Польши и в этом году. Побывав на престижных кинофорумах в Венеции и Торонто, «Тело Христово» Яна Комаса буквально запорхнуло в оскаровский шорт-лист 2020, обойдя нашу «Дылду» Кантемира Балагова. Но победа, как известно, досталась южнокорейским «Паразитам».
Фильм Яна Комаса начинается с реалистичной сцены. Двадцатилетний Даниэль (Бартош Беленя) стоит на стрёме, пока его тюремные «коллеги» издеваются над одним несчастным. Он не принимает в издевательствах участия, но и не препятствует им. По испуганным глазам Даниэля видно, что в душе его бушуют бури. Парень искренне молится на тюремных молебнах, подолгу беседует со священником и мечтает после освобождения стать клириком. Однако друг-священник ясно дал понять, что с судимостью осуществить мечту практически невозможно. От отчаянья парень крадет пасторскую рубашку с колораткой, которой воспользуется уже на воле.
Выйдя из тюрьмы, первым делом Даниэль отрывается в ночном баре, а на утро отправляется в маленькую деревушку, где должен работать на лесопилке. По удивительной случайности местные принимают его за молодого священника. Даниэль молчаливо принимает чудесные обстоятельства. А внезапно обострившаяся болезнь настоятеля церкви без долгих раздумий заставила недавнего заключенного надеть колоратку и начать службу.
Столь шокирующая трансформация подталкивает зрителя к аналогиям с гоголевским Чичиковым, но характер Даниэля и в целом коллизия «Тела Христова» далеки от «Ревизора». Да, Даниэль, толком не знает ни молитв (гуглит в телефоне), ни ритуалов, зато он свято верит, что святая вода не плесневеет, а Бог вездесущ. Поразительная искренность и внутренняя честность в первой же проповеди — «помоги мне, Господи, стать таким же, как ты» — ввела прихожан в легкий шок. К Даниэлу потянулись люди. На исповедях местные жители поделились с парнем общим горем — в автомобильной аварии погибли шестеро детей, родственники которых возненавидели жену водителя, виновника катастрофы. Однако совсем юный парень смог утишить боль от потери детей, долгое время выливавшуюся в агрессию. Он преподал местным прихожанам простой урок: «Простить не значит забыть, не значит притвориться, что ничего не было. Простить — значит любить. Любить, несмотря на вину и несмотря на то, в чем она».
Режиссура картины разочаровывающе незатейлива: повествование очень уж прямолинейно и как-то старомодно, а второстепенные герои слишком картонны. Фигура главного героя, все же, перевешивает все слабости картины. Бритоголовый Даниэль, дерзкий пацан с сигаретой в зубах и волчьим взглядом уже в следующей сцене превращается в чуть ли не мученика: голубые глаза полны слез, кажется, будто на нас смотрит князь Мышкин или вовсе святой. Актер Бартош Беленя точно демонстрирует своей игрой подвижную двойственность душевной конструкции человека. «Орел» и «решка» — грешник и глубоко верующий христианин — две стороны одной монеты.
Для кого: для ценителей русской литературы
Прекрасный день по соседству
История про еще одного почти святого – из сферы, где такие в принципе не водятся, из мира энтертейнмента. Речь об известном телеведущем Фреде Роджерсе, которого более 30 лет боготворит Америка. «Прекрасный день по соседству» — тот редкий случай, когда кино родилось из журналистской статьи. Фильм Мариэль Хеллер основан на реальных событиях вокруг знаменитого очерка о Роджерсе в журнале Esquire.
Главный герой – серьезный, довольно циничный корреспондент Ллойд Фогль (его играет Мэттью Риз из сериала «Американцы) – отправляется в унизительную с его точки зрения командировку, чтобы написать небольшую заметку из серии «герой номера» о легендарном ведущем детских передач Фреде Роджерсе, чья популярность в российских пенатах могла бы сравниться со славой Николая Дроздова. Однако Ллойд в силу собственных сложных отношений с отцом пытается разоблачить любимца нации, подозревая, что за доброжелательным святошей наверняка кроется малоприятный вредный старикашка со слабостями. Разумеется, святого Роджерса играет «форрестгамп всея Америки» Том Хэнкс. За эту роль актер и номинировался на Оскар в этом году, и если бы дали, то в послужном списке Хэнкса он стал бы уже четвертым.
Проницательный телеведущий сразу обнаруживает психологические проблемы заносчивого журналиста, но не отталкивает, а мягко, шаг за шагом, двигает Ллойда к изменениям. Откровенно говоря, авторы фильма несколько перестарались в сентиментализме, показывая Фреда как непогрешимое воплощение доброты и спокойствия: «от стрессов я спасаюсь плаванием и игрой на рояле». Становится сложно поверить в такого персонажа, ведь зритель не видит его в развитии, в перспективе «было — стало». Нет сомнения, что в реальной жизни прототип героя был неподдельно внимательным ко всем без исключения, мудрым верующим человеком. Именно поэтому важно было создать объемный, а не диетический портрет.
«Прощение – это наше решение избавить человека от нашей на него озлобленности. Странно, но сложнее прощать тех, кого мы любим»: слова, сказанные Роджерсом Ллойду, пусть не сразу, но возымеют наставническую силу, иначе бы не появился этот фильм. «Прекрасный день по соседству» можно смело смотреть всей семьей, не опасаясь нанести моральный ущерб малолетним домочадцам. Их ждет большая польза и много морали.
Для кого: для романтиков и поклонников американских телешоу
НОВАЯ ПОЛЬША
Основана в 1999 году
Бартош Беленя: Часто первые дубли — самые подлинные
На большом экране Бартош Беленя прежде играл главным образом в эпизодах, но в «Теле Христовом» Яна Комасы получил роль, благодаря которой о нем заговорили все. Как писал один из театральных критиков, «он и мужик, и женщина, и пришелец из космоса». С актером беседует журналист Lounge Magazyn Куба Армата.
Куба Армата: Твоя жизнь прочно связана с театром, но с некоторых пор тебя все чаще можно увидеть на съемочной площадке. Это для тебя равнозначные вещи, или все-таки твой дом — театр?
Бартош Беленя: Театр — мой дом в полном смысле слова. Там я фактически провожу все свое время, а на съемки с удовольствием захожу в гости. И потом, это разные вещи, их вообще трудно сравнивать. Я пытаюсь совмещать, но в какой-то момент вдруг оказывается, что время, увы, не безгранично. В году 365 дней, в сутках 24 часа, а отдыхать ведь тоже когда-то надо. К тому же не сказал бы, что меня прямо-таки завалили предложениями сниматься.
КА: А ведь ты в свое время одновременно прошел по конкурсу и в Высшую театральную школу в Кракове, и в Лодзинскую киношколу. Пришлось, наверное, монетку кидать, чтобы выбрать?
ББ: Так и было, хотя, когда я подкинул монетку, уже знал, что хочу, чтобы выпало.
КА: Следя за твоей карьерой в кино, я думаю, что для тебя еще не пришло время привередничать при рассмотрении предложений, отказываться от сценариев. И все-таки — чего ты в них ищешь?
ББ: Сценарии чаще всего становятся лишь началом истории. Я ищу того, что меня увлечет: захватит воображение или окажется настолько безумным, что я почувствую желание в это броситься, насладиться, исследовать. Такое часто бывало с маленькими эпизодическими ролями, которые я играл ради чистого удовольствия перевоплотиться в этого персонажа.
КА: Что же увлекло тебя в «Теле Христовом»?
ББ: Пространство для развития образа, неочевидность героя. Я подумал, что чем-то он мне очень подходит. Хотя не надо забывать, что это режиссер меня выбрал. Я не в том положении, когда приходит множество конкретных предложений. Я пришел на обычный кастинг, мне дали три сцены; сказали только, что это фильм, который снимает Ян Комаса по какому-то сценарию. Я должен был посидеть в очереди, что-то продемонстрировать, чтобы мной вообще кто-то заинтересовался. Это немного меняет перспективу вопроса о том, что меня заинтересовало в сценарии.
Изначально я знал только то, что это история человека, который выдает себя за священника в маленьком городке, имея вдобавок криминальное прошлое. И это было любопытно. Я подумал: «Круто, посмотрим! Интересно, как это написано». А потом мы сами засели за сценарий и стали соображать.
КА: Что ты предпочитаешь: получать от режиссера конкретные четкие инструкции или иметь больше пространства для себя, поле для импровизации?
ББ: Это зависит от того, с кем работаешь и от момента. Из этой химии между режиссером и актером рождается тот тип работы, который я выбираю при имеющемся материале. Мне очень нравится отказываться от контроля — думаю, что это еще и позволяет мне действовать как актеру. Если я чувствую, что могу и хочу доверять, то даю вести себя до такой степени, что даже не смотрю отснятый материал в процессе работы.
С другой стороны, есть и такие художники, с которыми мне очень нравится работать, опираясь на конфликт — конструктивный конфликт. Это необходимое условие: я стараюсь избегать споров, если чувствую, что они приводят только к недоразумениям и расхождению представлений о персонаже. Точно так же и в театре. Мы гости в чьем-то мире, который создаем вместе и часто на равных правах. Но все-таки остаемся гостями.
КА: А какой из этих вариантов — Ян Комаса и «Тело Христово»?
ББ: С Янеком мне работалось очень творчески и конструктивно. Должен сказать — и я за это невероятно благодарен, — что он суперувлеченный, сосредоточенный человек. Чувствовалось, что для него важна эта работа и что он полностью ей отдается. Он оставил мне ровно столько пространства, сколько нужно, чтобы я действительно мог говорить то, что думаю и чувствую.
КА: Для актера это важно?
ББ: Очень важно. Конечно, нам пришлось пойти на какие-то компромиссы с учетом времени, бюджета, идей, требований сценария и много чего еще. Я не могу сказать, что образ Даниэля вышел абсолютно таким, каким я хотел, но думаю, что в нем немало и от меня.
КА: Встреча, обмен мнениями или опытом с другим человеком — всегда компромисс. В этом состоит профессия актера?
ББ: Думаю, что ключевое слово тут «встреча». В такой творческой работе, как создание фильма или театрального спектакля, мы все должны ладить друг с другом. Это не произведение, созданное одним-единственным человеком, а персонажи — не вымышленные образы, действующие на бумаге. Сценаристу, наверное, очень больно отдавать свое детище, а потом смотреть, как другие люди его пережевывают и выплевывают, причем так, что иногда и не узнать. Бывает множество уморительных ситуаций, когда актеры сидят, читают сценарий и говорят: «Нет, это бессмыслица, что он вообще несет?» И здесь такие моменты тоже были.
КА: Похоже, что в театре ты не большой фанат застольных репетиций, читок. Предпочитаешь сразу переходить к действиям.
ББ: Не фанат, потому что — сколько ж можно этим заниматься! В конечном итоге все равно наши обговоренные идеи разбиваются, как корабль о риф, о реальность и сценографию. Сидим, болтаем, изобретаем, но в конце концов надо выйти на сцену, потому что только там все становится ясно. Оказывается, что реальность подчиняется немного иным законам, чем наше воображение. Я люблю выходить с текстом в пространство, чтобы видеть, где что. Вот если б нам давали такую возможность в работе над фильмом — предоставляли бы место, чтобы попробовать, прикинуть заранее… Но, к сожалению, чаще всего так не получается. С новым местом знакомишься, только когда приезжаешь на съемочную площадку. И внезапно оказывается, что ничего не удастся сделать так, как изначально планировали.
Бартош Беленя. Фото: Радослав Навроцкий / Forum
КА: Эти ситуации, с одной стороны, стрессовые, но, наверное, еще и невероятно креативные.
ББ: Ты должен быть максимально открыт к тому, что к тебе приходит в данный момент. Быть здесь и сейчас, потому что ничего другого не остается. Вообще любопытно, что часто первые дубли — самые подлинные. Словно потом что-то уже изнашивается, делается вторичным. Даже если следующий дубль — точный, интересный, все равно в первом есть нечто лучшее, более аутентичное. Наверное, это то состояние тела, в котором оно самым естественным образом реагирует на реальность: смотрит, наблюдает, улавливает импульсы, держится настороже. Когда мы сейчас разговариваем, наше тело реагирует подсознательно. Если бы мы говорили об одном и том же в шестой раз, то тела все больше и больше застывали бы в неизменных формах.
КА: Я спрашивал тебя в начале, что ты ищешь в сценарии, и думаю, что именно сейчас ты ответил. Я имею в виду эксперимент и отсутствие страха перед возможным провалом.
ББ: Было бы просто чудесно, если б мы в польском кино решались на такое чаще. Но очень многое зависит от кассовых сборов, в конце концов, фильмы требуют большего бюджета, чем театральные постановки. Финансовый провал фильма негативно скажется на бизнесе. Я вижу, что в Польше нет недостатка в креативных людях. Неплохо было бы, если б продюсеры иногда все-таки были готовы пойти на риск, причем по полной программе. Сегодня же чаще всего бывает так: эксперимент — это супер, конечно, но только такой, который все захотят посмотреть. А между тем, авангард о кассовых сборах не заботится.
КА: Тебе трудно бывает выходить из роли?
ББ: Нет, хотя с Даниэлем как раз были проблемы, потому что я стал таким. немножечко понтовым. Главным образом из-за того, что прибавил сколько-то кило и слегка накачался в тренажерке. Таким крутым стал, что круче не бывает. Впрочем, все это долго не продлилось, я заболел и за две недели потерял форму. Реальность быстренько вернула меня на землю и сказала: «Ну что, Бартек, классно качаешься, просто супер, только оно тебе надо?».
КА: До 2017 года ты жил в Кракове. Как ты вспоминаешь время, проведенное там?
ББ: Потрясающе, это город моей мечты. У меня еще раньше было определенное представление о том, как там буду жить и учиться. В школьные годы я бывал в Кракове только проездом. Мы прошлись по Вавелю и отправились в Аушвиц — вот и все мои воспоминания о Кракове. Поэтому я опирался исключительно на воображение. И, как ни странно, все сбылось.
КА: Многие говорят, что это довольно герметичный, замкнутый город.
ББ: Так оно и есть. И в то же время это город, где время течет по-разному, и люди по-разному относятся к реальности. Вот только не знаю, насколько это хорошо. А сильней всего меня удивило, что Краков такой маленький. Даже не то что маленький, но очень компактный. В любое место можно добраться за четверть часа пешком или за пару минут на велосипеде. Интересно, что никто ни с кем заранее не договаривается о встрече. Все и так знают, что рано или поздно где-нибудь да столкнутся. В этом очень много плюсов, а минусов я особо и не заметил. Разве что спрятаться трудно, но ведь можно просто не выходить из дому. В Варшаве такого нет: тут все далеко и ни у кого вообще не остается свободного времени.
КА: Для тебя Краков — это еще и опыт работы в Старом театре. Тебе было больно из-за того, как там все изменилось после назначения нового директора?[1]
ББ: Мне было очень жаль, но я понял: после того, что произошло, ничто уже не будет, как прежде. Чувствовал, что могу погрязнуть в сантиментах, а этого мне не хотелось. Хотелось развиваться дальше.
КА: Сегодня политизация искусства — будь то театр, кино или музеи — явление очень тревожное и все более распространенное.
ББ: Таких ситуаций ужасно много. Эту тему даже обсуждать сложно, не знаю, есть ли тут вообще какие-то контраргументы. Многие места разваливаются прямо у нас на глазах, их убивают. Такое невозможно не заметить, в конце концов, я и сам это пережил. Политика — часть реальности, которая нас окружает, поэтому не соприкасаться с ней вообще — очень трудно, но в Старом театре никто намеренно не пытался кого-то индоктринировать. Тут дело, скорее, в работе воображения. Для меня это — подрыв всего, что там было.
Мы, молодые, встречались там с замечательными, признанными актерами и чувствовали абсолютное принятие. Все были равны, наши идеи ценились, нашими перспективами интересовались. И вдруг, решением сверху, это остановилось — на мой взгляд, без малейшей причины. Эта взрывная волна дошла до нас из Вроцлава. Впрочем, надеюсь, кризисные моменты станут стимулом для творчества, и из этого расцветет что-то прекрасное — каждый пожар удобряет почву. Но жалко того, что мы создали.
КА: И те ценности, о которых ты говоришь, ты нашел в Варшаве?
ББ: Да, таким местом для меня стал Новый Театр Кшиштофа Варликовского. Я хотел в нем работать, потому что он очень прогрессивный, там пытаются экспериментировать и, главное, не боятся возможных провалов. Я тоже такое очень люблю. Руководство театра — люди, которые видят, всматриваются, наблюдают, интересуются, дискутируют, задают вопросы. Это то, что мне нравится в общении с ними и постоянно развивает. Они доверяют молодым, готовы нас позвать к себе и спросить: «А вы что об этом думаете?» — и я им за это благодарен.
Перевод Елены Барзовой и Гаянэ Мурадян
Благодарим Lounge Magazyn за возможность публикации