билл мастерс биография и личная жизнь
Глава тридцать шестая Разрыв
Из-за занавески смотровой Билл Мастерс поманил пальцем помощника директора Роберта Мейнерса. Он проводил физическое обследование женщины средних лет и хотел, чтобы Мейнерс собственными глазами увидел вагинизм.
Джонсон ворвалась в смотровую, задернула занавеску и в крайнем гневе выгнала Мейнерса вон.
– Держитесь подальше от смотровой! – сделала она ему выговор. – Вы – не врач.
Подобные стычки стали постоянными для Мастерса, который растерял значительную часть своих врачебных навыков и утрачивал остроту ума. Он больше не мог с ходу дать правильный ответ на любой вопрос, как было когда-то. Дерзкая амбициозность и работоспособность переродились в сентиментальность. Приступы болезни Паркинсона и возраст начинали играть с ним дурные шутки. Ближе к своим 60 годам он отказался от акушерства, говоря, что вставать в три часа ночи, чтобы принимать младенцев, – это игры для молодых. Он перестал было проводить гинекологические операции, затем вернулся к хирургии, чтобы плата за его услуги поддерживала институт, но снова отказался от них, когда не смог держать скальпель. Билл ощущал эти перемены, но, будучи человеком гордым, держал это при себе.
Одна из историй его угасания была связана с Пегги Шепли, женой председателя совета попечителей института Этана Шепли-младшего. До того как выйти замуж во второй раз (за Этана), Пегги стала гинекологической пациенткой Мастерса, в основном из дружеской любезности. Около 1985 года, приближаясь к своей пятидесятой годовщине, она пришла к Мастерсу на ежегодный осмотр и заговорила о том, что хочет сделать маммографию.
Он отреагировал недовольным тоном:
– Не думаю, что в этом есть необходимость.
Мастерс провел обследование ее груди и тазовых органов и объявил, что она здорова.
Пегги не удовлетворилась результатом осмотра. Она пришла на прием к главе хирургического отделения больницы св. Луки в пригороде Сент-Луиса, который провел еще одно исследование, назначил маммографию и обнаружил у нее рак груди. Реакция Мастерса, когда она рассказала ему об этом уже после лечения, была шокирующей.
– Он потрепал меня по плечу и сказал: «Я рад, что ты оправилась от того, что, по твоему мнению, у тебя было», – вспоминала Пегги. – Я говорю: «Билл, я думаю, очень важно, чтобы женщины, особенно женщины старше пятидесяти или даже сорока лет, проходили базовую маммографию». А он просто отмахнулся от этого. Он даже не подумал, что это правда – что это была не моя фантазия, а настоящий рак.
Для Вирджинии Джонсон перемены, происходившие с ее 75-летним мужем, человеком, который дал ей так много, были болезненно очевидными. Его когда-то властный голос был теперь напряженным и слабым. Во время выступлений на медицинских семинарах Билл страдал от «мелких срывов» – провалов в мыслях, хаотичных комментариев, которые подмечали посторонние. Во время одной встречи друзья выразили беспокойство по поводу Мастерса, и Джонсон честно рассказала им, что он болен болезнью Паркинсона. Когда Мастерс догадался, что они узнали о его проблемах со здоровьем, он напустился на жену, точно она выдала величайшую тайну.
– Билл, у тебя дрожат руки. Ты запинаешься на презентациях, – ответила она. – Лучше пусть они знают и проявляют сочувствие, чем теряются в догадках.
К 1990 году количество пациентов в Институте Мастерса и Джонсон сократилось наполовину – до 125 в год. В клинике Мастерс стал второстепенной, почти теневой фигурой, подчиняясь суждениям жены. Он продолжал готовить терапевтов, хотя уже не так часто принимал пациентов.
Сотрудники ценили приветливость Мастерса в сравнении с властностью Джонсон и защищали угасающего старика, которым искренне восхищались. Между тем готовность Вирджинии мириться с закатом мужа была на исходе. Она часто с раздражением говорила о Билле и не проявляла никакой привязанности к нему.
Снижение доходов от бизнеса заставило Джонсон единолично принимать множество трудных решений. Мастерс не желал или уже не мог смотреть в лицо мрачной реальности. Без правительственных грантов на исследования и с пересыхающим ручейком частного финансирования институт был вынужден переходить на режим экономии. Еще раньше пришлось закрыть эндокринологическую лабораторию клиники – источник большинства исследований, финансируемых фармацевтическими фирмами, – и распрощаться с талантливыми исследователями. Марк Шварц ушел и открыл собственную практику в Новом Орлеане. Ванда Боуэн, которая некогда была блюстителем внутреннего кодекса клиники, личный адъютант Джонсон, ушла со скандалом. Мэй Биггс, пожалуй, самого талантливого терапевта института, попросили уволиться в 1988 году.
Джонсон нужен был в клинике кто-то, кому она могла бы довериться. Она хотела уйти на покой и передать свои обязанности заместителю. Естественным кандидатом на эту должность стал Уильям Янг, муж ее дочери.
Дети Вирджинии, Скотт и Лиза, были теперь взрослыми людьми. Джонсон часто мучилась чувством вины из-за того, что пропустила много важных моментов их детства. Ее отношения с Лизой складывались непросто. «Сын – моя гордость и радость, – объясняла она. – А дочь всегда была диковатым ребенком».
Живший в то время в Нью-Йорке Хауи Мастерс был опечален переменами в институте. Несмотря на эмоциональную отстраненность, он уважал отца как человека, который говорил ему неприукрашенную правду. Хауи женился на Виктории Бейкер, своей коллеге, продюсере и директоре ABC News. В числе его творческих достижений был ряд документальных фильмов и недолгий период работы в вечерних новостях с Питером Дженнингсом. Хауи не понимал, почему отец позволил Джонсон сделать новым лидером клиники своего зятя. «У Билла Янга вообще не было никакой реальной подготовки для такого поста, – говорил Хауи. – Уже по одному этому можно было судить, что институт умирает».
Перестав заниматься делами института, Джонсон оставила позади самые крепкие узы, связывавшие ее с Мастерсом, – их работу. «Думаю, Джини устала от всего этого, – объяснял Хауи. – Она человек беспокойный, в отличие от него. Честное слово, он мог бы вставать каждое утро, надевать один и тот же галстук-бабочку, идти одной и той же дорогой на работу и садиться за стол, чтобы бороться с одними и теми же проблемами, всю следующую сотню лет, если бы сумел столько прожить, – и был бы счастлив».
С болезнью Мастерса отчуждение Джонсон только усилилось. Билл предпочитал дома смотреть футбольные матчи или читать какой-нибудь детективный роман, в то время как Джини предпочитала общение. Она ездила бы на торжественные банкеты каждый вечер, если бы было возможно. Ей доставлял удовольствие тот факт, что, когда они были знаменитостями, все хотели быть рядом с ней. Билл находил все это скучным.
В годы заката Билла Джини заботилась о нем, как верная жена. Близкие друзья и коллеги восхищались ее преданностью. Она знала его лучше, чем любой другой человек, и понимала, как много значит для него клиника. «Я провела с ним десять ужасных лет, – рассказывала она. – Мастерс к тому времени уже жил в стране своих фантазий. У меня была возможность избавиться от него, но я не могла себе этого представить».
Друзья в Сент-Луисе говорили, что Джини чувствовала себя пойманной птицей, связанной узами, в которых больше не было любви – если это чувство вообще существовало между ними. Они наблюдали бесстрастное взаимодействие двух партнеров и недоумевали, почему Джини, живая, привлекательная женщина, остается рядом с этим эгоистичным, черствым мужчиной. Временами они видели, что Джонсон по горло сыта требованиями Мастерса. Дона Уилкинсон, жена футбольного тренера и член совета попечителей института, вспоминала маленький званый ужин человек на двенадцать, в числе которых за столом сидели Билл и Джини. За весь вечер Мастерс не проронил ни слова, точно ребенок, которого уволокли из дома против его воли. Билл и Джини рано ушли с вечеринки, и Уилкинсон так описывала реакцию на них своих гостей: «Все говорили друг другу: «Ой, какая чудесная Джини, просто замечательная. Но, Боже мой, он-то какой странный!».
Джини порой вслух строила планы, как однажды уйдет от Билла. Она горько сокрушалась, что ей придется провести остаток своей жизни с мужчиной, который предпочитает в одиночестве сидеть в гостиной в пижаме, смотря по телевизору спортивные передачи. Она поговаривала о своем уходе из клиники. Теперь уже скоро, говорила она, скоро она расстанется с миром Билла, с той эмоциональной орбитой, в которую она была включена почти всю свою взрослую жизнь. Уилкинсон сомневалась, что подруга когда-нибудь сдержит свое обещание. «Можно любить человека, не будучи в него влюбленной, – объясняла она, описывая дилемму Джонсон. – Любить то, что он олицетворяет. Любить сотрудничество и партнерство в работе. Любить признание. Но любишь ли ты этого человека? Это совсем другой вопрос».
В канун Рождества Джонсон пригласила Лизу, Уильяма и двух их детей, Анну и Ларк, на традиционный праздничный ужин. Стол ломился от яств. Мастерс открыл бутылку шампанского, и они начали произносить тосты друг за друга. Дом сиял от пламени свечей, украшенный гирляндами и большой наряженной елкой, под которой они обменялись подарками.
Когда семейство окончило трапезу, Билл поднялся и откланялся.
– Я очень устал, – сказал он утомленным голосом и без дальнейших объяснений ушел наверх, в спальню.
Оставшись за столом, Джини продолжала развлекать близких, пока они не решили, что пора ехать домой. Она расцеловала на прощанье внуков, болтая с ними о том, какие подарки Санта может принести им к следующему утру. Затем убрала со стола, перемыла посуду и следом за мужем отправилась в постель.
Билл не спал – ждал ее. По своему обыкновению, он не стал мямлить и выбирать слова.
– Я хочу развода, – объявил он.
В не терпящих возражения словах он объявил, что их семейная жизнь, длившаяся 21 год, окончена. Ибо он нашел – снова – единственную истинную любовь своей жизни.
Билл мастерс биография и личная жизнь
Мастера секса. Жизнь и эпоха Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон – пары, которая учила Америку любить
«Настоящая бомба… Шокирующее откровение».
*Лучшая научно-популярная книга 2009 года по версии Chicago Tribune*
«Рассказано обстоятельно и с любовью… Майер пишет бойко и весело».
«Познавательная биографическая книга Майера открывает нам историю пары, которая начала «научную сексуальную революцию».
«Захватывающе… «Мастера секса» непременно нужно прочитать этой весной всем, кто хочет пережить первые головокружительные дни «сексуальной революции»».
«Отмеченный наградами Майер в своей биографии впервые показывает нам двух выдающихся людей, которые революционизировали изучение человеческой сексуальной реакции. Эта книга порадует и ученых, и любителей – «секс-экспертов».
«Замечательно написанная, захватывающая книга об удивительной паре».
«Мастера секса» из-за своей «горячей» темы могут показаться некоторым читателям слишком натуралистичной книгой для биографии. Но эта волнующая история о сексе и науке в теории и практике – скорее, познавательная, чем эротическая».
Создание увлекательной, но серьезной биографии Мастерса и Джонсон – непростая задача. У любого писателя возникло бы естественное побуждение отказаться от тщательного разбора личностей и их страстей, подменив его поверхностным «наскоком». Майер не поддается этому импульсу. Это книга о героизме и слабостях, о двух людях, которые посвятили свою жизнь изучению доброй половины того, что мы считаем общеизвестными знаниями о хорошо знакомом нам предмете».
«Мастера секса» – потрясающая книга о замечательных супругах, которые дали старт «сексуальной революции». Это больше, чем биография – это интимная история о сексе в двадцатом столетии».
«Ни один романист не сумел бы выдумать более захватывающий сюжет, чем подлинная история жизни Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон, супругов-экспертов, дававших Америке советы о сексе и любви. Благодаря проницательности репортера и литературному таланту Томас Майер сумел описать необыкновенные отношения между этими мужчиной и женщиной – исследователями секса, и их наследие, которое преобразило жизнь супружеских пар».
«Хорошо написанный и глубокий рассказ о Мастерсе и Джонсон, которые, вероятно, знали о сексе и супружеской любви больше, чем любая другая пара в Америке».
«Трудно представить себе исследователя или серьезного ученого в сфере сексуальности, который не выиграл бы от прочтения этой книги. Информация, раскрытая в «Мастерах секса», никогда прежде не публиковалась. Помимо того, что эта книга вносит реальный вклад в историю науки, она является захватывающим чтением!»
Посвящается моим крестным, Джун и Уильяму Андервудам
«Глубочайшее из всех наших чувств – чувство истины».
Уильям Мастерс и Вирджиния Джонсон
«Что это за штука, которую зовут любовью?»
История Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон как, пожалуй, никакая другая история связана с вечными тайнами секса и любви. Их общественная жизнь открывает для нас окно в американскую «сексуальную революцию» и ее исторические культурные перемены, которые остаются с нами и по сей день. А личные отношения этой пары отражают распространенные страсти, конфликты и противоречия между мужчинами и женщинами.
Я впервые беседовал с доктором Мастерсом, когда в декабре 1994 года он отошел от дел. У него уже проявлялись симптомы болезни Паркинсона, которая впоследствии привела к смерти, настигшей его в 2001 году. В 2005 году я договорился о сотрудничестве с Вирджинией Джонсон. Мы провели в беседах много часов, и я довольно долго гостил в ее доме в Сент-Луисе. «Мы были двумя самыми скрытными людьми, каких носила на себе земля», – призналась мне Джонсон, и это несмотря на их всемирную славу. «На свете нет человека, который хорошо бы нас знал».
Долгие годы работу Мастерса и Джонсон скрывала завеса строгой конфиденциальности. Они сами стремились избежать докучливых взглядов публики. Только сейчас – благодаря согласию многих людей давать интервью и предоставить доступ к своим письмам, внутренней документации и неопубликованным мемуарам Мастерса – мы можем полностью оценить замечательную жизнь этих двух выдающихся ученых и их эпоху. Несмотря на огромный объем научных знаний, полученных ими в ходе величайшего эксперимента в истории Америки (в нем участвовали сотни женщин и мужчин и наблюдалось более 10 000 оргазмов), их история относится к неуловимым и неопределяемым аспектам человеческой близости. И по сей день множество людей задаются вопросом: «Что это за штука, которую зовут любовью?»
Заново научиться сексу: как лечили людей пионеры экспериментальной сексологии
В первый день терапии Вирджиния Джонсон сидела напротив несчастной женщины и расспрашивала ее о сексуальных трудностях.
На деревянном столе лежала бумажная папка и блокнот. Вирджиния быстро писала. Между ними стоял микрофон, улавливающий каждый вопрос и ответ. Он был подсоединен к большому звукозаписывающему устройству, расположенному в другом помещении, где хранились предназначенные для дальнейшего анализа штабели записей с предыдущих сеансов.
В течение следующих двух часов миссис Джонсон в белом халате, с собранными в пучок каштановыми волосами, с сочувствием смотрела на эту печальную женщину и задавала целый список вопросов, чтобы разобраться с сокровенной историей ее брака.
«Как ваша сексуальная проблема повлияла на вашего партнера? Когда вы впервые с ней столкнулись? Как вы справились с этой проблемой?»
«Вы когда-нибудь замечали у вашего мужа трудности с эрекцией или семяизвержением?»
«Каким образом ваш муж пытался доставить вам сексуальное удовольствие? Каков был результат?»
«Как вы себе представляете правильное поведение женщины в супружеской постели? А в других аспектах семейной жизни?»
«Как, по-вашему, ответил бы на эти вопросы ваш супруг?»
В соседнем кабинете доктор Мастерс занимался тем же с мужем этой женщины. Он расспрашивал его о чувствах и опыте касаемо свиданий, брака, развода, воспитания детей, о его религиозных убеждениях, о социальном происхождении и образовании в их паре.
Потом он перешел к более деликатным вопросам: был ли у мужчины сексуальный опыт до брака, мастурбирует ли он, фантазирует ли или представляет себе некие образы во время полового акта с женой.
Мастерс спрашивал, не случалось ли мужчине в детстве видеть, как родители занимаются сексом, случайно или нарочно. Играл ли он в «сексуальную» игру «в доктора» с другими детьми, просыпался ли по ночам в мокром белье? Был ли у него гомосексуальный опыт? Мастерс просил рассказать, что его изначально привлекало в супруге, каким был их медовый месяц, какие образы, прикосновения, звуки и запахи ассоциировались у него с занятием любовью.
На следующий день Мастерс и Джонсон менялись местами. Она беседовала с мужем, а он — с женой, повторяя те же самые вопросы, что называлось у них «сбором анамнеза». Выяснить потребности и желания каждой пары было первым важным шагом в программе «парной терапии» Мастерса и Джонсон.
С информацией от обеих сторон общая картина сексуальной жизни пары складывалась намного быстрее. Мастерс и Джонсон могли приступать к работе над отношениями в паре, чувствуя различия между партнерами. К третьему дню двухнедельной терапевтической программы они сравнивали ответы на самые показательные вопросы:
«Какого результата для вашего мужа (жены) вы ожидаете от этой терапевтической программы?»
«Насколько ваш супруг (супруга) заинтересован (а) в сексуальной составляющей вашего брака?»
«Чего ваш муж (жена) больше всего от вас хочет?»
Ответы давали ключ к загадке, позволяли заглянуть в самое сердце брака, чего, по их мнению, не мог сделать ни один психотерапевт, большинство из которых были мужчинами.
В то время как некоторые терапевты повторяли Альфреда Кинси, а другие — Зигмунда Фрейда, парный подход, разработанный Мастерсом и Джонсон, был совершенно уникальным.
Они многим подали практические идеи, как сохранить брак, им удавалось изменить чужую жизнь, чего не умели ни обычные психотерапевты, ни духовные наставники. К середине 1960-х, когда их психологическое исследование было почти завершено, оказалось, что самые интимные вещи в клинике Мастерса и Джонсон происходили, когда люди были одеты, а не обнажены.
«Они провели совершенно инновационную работу — модель „парной терапии“ поражала», — говорил доктор Александр Н. Левэй, профессор клинической психиатрии из медицинской школы Колумбийского университета, который сперва пришел на терапию вместе с женой, а потом обучался программе.
Левэй со своей женой Матильдой отправился в Сент-Луис в поисках своего собственного чуда, будто совершая паломничество в Лурд.
«Все было очень просто — Матильда никогда не испытывала оргазм», — говорил Левэй, который также не мог справиться и со своими сексуальными проблемами.
Левэй родился в Венгрии, подростком обучался в бенедиктинском аббатстве и до 18 лет жил там. «Они говорили — отдай свой первый поцелуй матери твоих детей, — вспоминал он ограниченную мудрость своих учителей-священнослужителей относительно супружеской любви. — Матильда была такая же, потому что ее воспитывали монахини-францисканки из Перу. Так что эта терапия открыла нам глаза на многое». Левэю революционная идея разнополой пары терапевтов, работающей с супругами, казалась лучшей в мире.
С самого начала цель понимания науки секса состояла в том, чтобы помочь людям преодолевать трудности в любви — те, которые Мастерс и Джонсон называли сексуальной дисфункцией. Давая разрешение на исследования, Университет Вашингтона согласился с утверждением Мастерса, что «величайшей помехой на пути к эффективному лечению сексуальных нарушений была нехватка знаний о физиологической составляющей человеческих сексуальных реакций».
Их стратегия определялась простой логикой — прежде чем исправлять сексуальные нарушения, надо разобраться, как они устроены.
Читайте также
В январе 1959 года, после нескольких лет изучения анатомии и физиологии человеческого тела во время секса, Мастерс и Джонсон начали терапевтический эксперимент, призванный улучшить скучную любовную жизнь американских пар. Их методы были настолько неопределенными, что о гонорарах и речи не шло. И коль скоро первое исследование подчеркнуло исследовательскую компетентность Мастерса, второе лишь указало на его несостоятельность.
Ни у него, ни у Джонсон не было никакой психотерапевтической подготовки (хотя журнал Time и назвал Джонсон психологом). Самое близкое, что можно считать профессиональной подготовкой Мастерса, — трехмесячный цикл лекций в отделении психиатрии по техникам ведения опросов. У Джонсон и того меньше — обрывочные студенческие курсы по вопросам сердца и разума.
Самое любопытное, что именно это отсутствие квалификации — особенно во времена, когда вся клиническая психиатрия строилась на теориях Фрейда, — и позволило им экспериментировать широко, вне существующих установок. «Мы не знали, как действовать, и в этом было наше преимущество», — говорил Мастерс.
Вирджиния Джонсон интуитивно понимала человеческое поведение, и в этом сильно превосходила Мастерса, что оказалось бесценным даром на неизведанных землях сексуальной терапии.
Как приветливая и улыбчивая хозяйка клиники она была свидетелем глубочайших влечений, сильнейших желаний, страхов, связанных с сексом, и научилась изо дня в день консультировать, поддерживать и обучать тех, кто искал помощи.
Она уже доказала свою компетентность на практике, и это уравнивало ее с Мастерсом, позволяя Джонсон в большей степени считать себя полноценным партнером Мастерса, нежели «компаньоном» или любым другим легко заменимым аксессуаром. Она предложила несколько эффективных методик, которые он посчитал блестящими находками.
Вместо поиска корней взрослых неврозов в детстве, она, наблюдая за совокуплениями через одностороннее зеркало, предложила практические решения, как если бы анатомия была чем-то вроде труб, а она — кем-то вроде слесаря.
«Терапия на семьдесят процентов состояла из ее идей», — позже рассказывал Мастерс. Джонсон обращалась к чужим теориям, в частности — к идеям психолога Альберта Эллиса, который первым начал консультировать пары еще в 1950-х, а также Джозефа Вольпе из Темпльского университета, чьи бихевиористические теории продолжали взгляды Б.Ф. Скиннера, Джона Уотсона и Ивана Павлова.
Мастерс никогда не стеснялся обращаться к Джонсон за помощью и не выдавал ее мысли за свои. Он все чаще прислушивался к ее терапевтическим идеям и интуитивным догадкам, ценность которых была не раз доказана.
Джонсон активно продвигала парную терапию, особенно необходимость с самого начала привлекать к обсуждению обоих супругов.
Жена мужчины с импотенцией не знала, когда ей ждать — и ждать ли — прогресса или брать инициативу в свои руки. Точно так же супруг аноргазмичной женщины мог бесконечно ожидать разгадки и волноваться, что его обвинят в излишней требовательности или утрате интереса. Но Мастерс и Джонсон знали лучше: «В любом браке, где есть сексуальные проблемы, не может быть такого явления, как непричастный партнер».
Со временем Джонсон убедила Мастерса, что мужчины попросту не понимают механизмов женской сексуальности. Это стало очевидно в дискуссиях за круглым столом, в процессе анализа записей. Джонсон верила, что их парный подход в терапии поможет сгладить эту межгендерную разницу. В мире, ориентированном на мужчин, это было нелегкой задачей.
«Наши мужчины отлично отдают себе отчет, что совершенно не понимают женщин…» — объяснял однажды Мастерс журналисту, «…и готовы принимать женское восприятие того, что чувствуют женщины, — добавляла Джонсон, завершая формулировку. — Лично я отказываюсь принимать существующие факты, поскольку девяносто пять процентов интерпретаций и определений женской сексуальности были сделаны мужчинами, а значит, они неточны».
Озарения Джини рождались в долгих беседах с пациентами, в многочасовых расспросах о личном, о пристрастиях и антипатиях, когда она пыталась определить поведенческие модели.
В то время как Билл проводил сдержанный и быстрый опрос, Джини предпочитала доверительный тон и копание во множественных слоях личных историй.
Эта разница в подходе бывала критичной. «Он был краток и весьма резок — сорока пяти минут ему хватало, — вспоминала она. — С первой пациенткой я разговаривала почти три часа, когда Билл позвонил». Беседы проходили в кабинете с телефоном, чтобы с терапевтом можно было в любой момент связаться. Джини сняла трубку и услышала голос Билла. «Он сказал: „Похоже, вы там обе сейчас уснете“».
Джини не могла противостоять своему природному любопытству, удивлению в адрес людей, которых она встречала в Голден-Сити еще девочкой. Каждая история пары, испытывающей сексуальные проблемы, помогала найти ключ к решению. Фактически терапевты просто держали зеркало, чтобы партнеры могли честно на себя взглянуть.
Джонсон очень внимательно слушала и понимала, что «во всех этих рассказах было очень много боли и еще сотен вещей, которых обязательно нужно было коснуться».
После первых собеседований, на третий день терапии, Мастерс и Джонсон прибегали к тяжелой артиллерии.
Читайте также
Они называли это фокусировкой на ощущениях — предлагали серию упражнений, состоящих из прикосновений, что пара обычно выполняла вне клиники, в своей комнате или в гостиничном номере, цель которой была возобновить интимность между партнерами.
Эти упражнения на фокусировку на ощущениях — без обязательного продолжения в виде полового акта — позволяли, особенно женщинам, заново познакомиться с собственной чувственностью.
«Что особенно вредит правильному сексуальному развитию, так это расхожее, несмотря на вековые практики, убеждение, что „секс — это грязь“, поддерживаемое постоянным контролем, выражающимся в страхах, отказах, невежестве и заблуждениях», — говорила позже Джонсон.
Держать концентрацию на ощущениях ее вдохновил пример из собственного нервного детства, когда мама успокаивала ее после долгого трудного дня.
«Когда она хотела, например, уложить меня спать, она часто гладила меня по лицу и рукам или рисовала и писала слова на моих руках — такие вот вещи, бессмысленные мелочи, но эти прикосновения отзывались во мне, успокаивали, снимали напряжение, — объясняла Джонсон. — Вот откуда я ее взяла, эту чувственную терапию. Я не имею в виду нечто сексуальное. Я говорю только о касаниях, о том, как животные успокаивают своих детенышей, не больше и не меньше».
В тишине спальни, только вдвоем, пара выполняла все чувственные упражнения, «домашнее задание» от Мастерса и Джонсон. Эти сеансы проводились без одежды. Один из супругов был «дающим» партнером, который гладил, делал массаж, прикасался к любой части тела, о которой просил «принимающий» партнер, — кроме гениталий или груди супруги.
Потом процесс повторялся, только партнеры менялись ролями, избегая любой «сексуальной стимуляции» ради получения методом проб и ошибок простого удовольствия, без примеси стресса и волнения. Эти упражнения для всего тела давали партнерам, особенно женщине, возможность вдумчиво погрузиться в ощущения и не напрягаться из-за мыслей вроде «что-то должно произойти».
На четвертый день пара обсуждала с терапевтом все происходившее накануне. Такая мягкая структура терапии была разработана для того, чтобы дать партнерам творческую свободу в исследовании своих тел.
В то время как большинство женщин были хорошо знакомы с гениталиями мужа, для многих мужчин «внешняя анатомия малого таза» супруги оставалась загадкой, и им рекомендовалось исследовать ее без чувства стыда и вины.
Первостепенным для терапевтов оставалось уважение к религиозным и моральным ценностям, хотя они обнаружили, что именно культурные установки и создают супругам главные препятствия.
«Убежденность в том, что чувственное наслаждение — это нечто в лучшем случае необязательное, а в худшем — греховное, до сих пор достаточно сильно влияет на социум, чтобы мешать любовным и сексуальным моделям поведения во множестве супружеских пар», — обнаружили Мастерс и Джонсон.
Джини и Билл также делали ставку на обоняние — чувстве запаха, — чтобы помочь парам с прикосновениями и ощущениями. Супруги получали увлажняющий лосьон — ароматизированный или нет, — чтобы наносить его на кожу для смягчения сухих, жестких рук и облегчения пути к сексуальному единению.
Эта легкая «игра» с сосредоточением на ощущениях, как ее описывали Мастерс и Джонсон, позволяла супругам выражать себя так, как они, наверное, никогда не делали. Несмотря на то что никаких конкретных целей не ставилось, не задавалось измеримых стандартов эффективности, на четвертый день терапевты аккуратно задавали вопросы, чтобы выбрать определенное направление для манипуляций.
Каждую пару спрашивали — например, так: «Насколько сильной, по-вашему, была эрекция (у мужа) и степень увлажнения (у жены), если они вообще были, в то время как вы вчера доставляли друг другу удовольствие?»
В течение оставшихся двух дней это лечение фокусировкой на ощущениях служило резонатором, через который можно было воздействовать на преждевременное семяизвержение, вагинизм, первичную и вторичную импотенцию, оргазмическую дисфункцию, диспареунию (болезненный половой акт) и сексуальную несостоятельность стареющих мужчин и женщин. Это помогало раскрыть их чувства друг к другу, если брак действительно можно было спасти.
Поездка Алекса Левэя и его супруги в Сент-Луис полностью изменила их брак и стала поворотным моментом в его карьере, когда он решил применять методы Мастерса и Джонсон в своей нью-йоркской практике. Он узнал, что Мастерс и Джонсон «встречали толпы людей, которые никогда не испытывали оргазма», и помогали им своими открытиями.
Один из методов для женщин с вагинизмом — непроизвольным сокращением мышц влагалища, препятствующим половому акту, — заключался в медленном введении в вагину маленького пластикового пениса.
Причины вагинизма могли быть разными: от физического дискомфорта из-за эндометриоза или разрыва широких связок до психотравмы вследствие изнасилования или инцеста.
Во время лечения этого состояния в клинике женщине предлагалось занять позу как при гинекологическом обследовании и осмотр проводился в присутствии мужа. Потом они возвращались в спальню с набором расширителей Гегара — в основном это были черные тяжелые пластиковые фаллоимитаторы, выполненные в различных размерах — от первого до пятого.
Следуя указаниям жены, муж осторожно вводил расширители, постепенно переходя в течение нескольких дней к размерам реального полового члена. Некоторые женщины оставляли расширители большего размера внутри себя на несколько часов. Примерно за месяц этот метод позволял решить проблему.
«Это было способом повысить уровень интимности и сексуального комфорта между супругами, — рассказывал Левэй. — Мужья и жены всегда были партнерами в процессе лечения».
Успех Мастерса и Джонсон превзошел все мыслимые ожидания. Сторонние наблюдатели, вроде Левэя, узнавшие о еще неопубликованных открытиях, были в восторге. Клиника Мастерса и Джонсон готовилась к еще одному удивительному триумфу — их психосексуальное «лечение» бросало вызов Фрейду, показывая намного более высокие результаты.