биография отца романа матюшина
Отец Роман Матюшин
Разными путями люди приходят к Богу. После распада СССР и крушения антирелигиозной социалистической идеологии многие люди находились на перепутье. Они искали верный путь, жизненную опору. Многие нашли её в православной Вере, которую открыли для себя благодаря творчеству монаха Романа Матюшина — талантливого поэта и писателя, посвятившего свою жизнь служению Господу.
Биография
Путь к Господу не бывает прямым и гладким. Стремящегося к Нему человека ждут испытания, призванные укрепить его Веру. Такой трудной и тернистой дорогой приближался к Господу отец Роман.
Детство
В 1954 г. в семье фронтовика Ивана Константиновича Матюшина и его жены Зои Николаевны родился долгожданный сын, которого назвали Александр. Жили они в селе Рябчевск Брянской области. Мать работа учителем в местной школе, преподавая естественные науки. Большим семейным секретом была искренняя приверженность Зои Николаевны православной вере.
В доме под кроватью хранились иконы, которые доставали по вечерам для чтения молитв. Прикладывались к святым образам и дети Матюшиных: Светлана, Тамара и маленький Саша. Помимо икон в семье хранилось Евангелие, которое часто читали всей семьёй.
О других известных церковных деятелях:
В раннем возрасте мать отвезла Александра и его сестёр в Брянск. Здесь они приняли Крещение, которое произвело на шестилетнего мальчика сильное впечатление. Уже в зрелом возрасте, приняв монашеский постриг, он вспоминал, что в этот момент почувствовал необыкновенную легкость и тепло в душе.
Учёба в школе давалась Саше легко. Помимо школьных предметов он осваивал игру на фортепиано и гитаре, учился пенсию, читал много книг и занимался карате. Имея множество разносторонних увлечений Александр не забывал о Боге. Он ежедневно молился, укрепляя свою веру и утверждался в желании посвятить себя служению Господу.
Интересно: уже в школьные годы будущий православный поэт начал писать стихи. В старших классах школы он написал строки, в которых говорил о своей мечте стать монахом.
Юность
После школы Александр высказал желание поступить в духовную семинарию. Но мать отговорила его от этого шага, так как поступление сына в духовное училище повлекло бы её увольнение из школы. Любящий сын послушал мать и стал студентом филологического факультета Калмыцкого университета. Начитанный и прилежный молодой человек успешно осваивал учебные предметы, но по неизвестной причине он отказался от сдачи итоговых экзаменов и получения диплома.
В течение нескольких лет Александр путешествовал по стране, трудясь в различных отраслях. Он жил в северном городе Полярный, где трудился в бригаде плотников-отделочников. Затем работал учителем музыки, художественным руководителем в Доме Творчества, грузчиком. Но ни одно из занятий не приносило мира и покоя его душе.
Монашество
В 1980 г. Александр Матюшин осуществляет свою давнюю мечту и стал послушником в монастыре Святого Духа в городе Вильнюс. В 1981 г. он перешёл в монашескую общину Псково-Печерского монастыря. Здесь же через 2 года послушник Александр принял монашеский постриг, взяв имя Роман в честь византийского религиозного поэта святого Романа Сладкопевца.
После принятия постриг отец Роман нёс служение в различных приходах псковской земли. В течение некоторого времени он являлся насельником возрождающейся Киево-Печерской лавры. В 1985 г. Роман был рукоположен в иеромонахи. В этом же году после смерти супруга монашеский постриг приняла его мать. Зоя Николаевна приняла имя Зосимы.
Интересно: послушник Александр нёс служение в приходское доме при церкви деревни Лосицы. Архимандрит Тихон (Шевкунов) в своём произведении «Несвятые святые» вспоминает, что молодой человек ходил на прогулки с железным ломом, так как он помогал поддерживать физическую форму. Спал он в гробу, стоящей в отдельном закутке. Он помогал юному подвижнику помнить о смертном часе.
Отшельничество
В течение 10 лет нёс службу отец Роман в приходах псковской епархии. В 1994 г. он поселился в скиту Ветрово, который находится в нескольких километрах от деревни Боровик. В 80-е гг. здесь жил иеромонах Досифей, известный в епархии подвижническим образом жизни.
В 90-е годы Роман Матюшин продолжал с благословения старца Николая Гурьянова и петербургского митрополита Иоанна заниматься творчеством. При этом он совершает богослужения в небольшой деревянной церкви, освященной во имя иконы Богородицы «Взыскание погибших» и домовом храме Серафима Саровского.
В 2013 г. иеромонах Роман решил полностью затвориться от мира в своём скиту. Приняв подвиг отшельничества, подвижник продолжает заниматься творчеством и иногда принимает паломников, в сердце которых неизгладимый след оставили его стихи и проза.
Творческая деятельность
Писательский талант отца Романа — Дар Господа, с помощью которого православный поэт открывает дорогу к Богу в сердцах простых людей. Тематика произведений монаха не ограничивается религиозной темой. Многие его работы являются откликом на события, происходящие в России.
Отец Роман получил известность как автор и исполнитель православных религиозных песен и песнопения. До конца 90-х гг. XX в. он самостоятельно исполнял свои произведения. Проникновенные слова, тихий голос исполнителя и спокойные звуки гитары проникли в сердца людей, пробуждая их души. Многие из них обратились к православию и пришли в храмы.
Одной из самых популярных песен отца Романа Матюшина является следующая композиция:
Теплится лампада, свет свечи веселый,
Старый инок шепчет, голову склоня:
— Милостивый Боже, я познал глаголы
«Симоне Ионин, любиши ли Мя?».
Катятся беззвучно слезы восковые,
Воздыхает старец, всей душой томясь.
Что сказать на эти словеса живые
— «Симоне Ионин, любиши ли Мя?»
Тихо шепчет старец, не подымет взора.
Волны, воды снова надо мной шумят.
— Дай мне покаянье, Рекший без укора:
» Симоне Ионин, любиши ли Мя?«
Молится подвижник, лик и строг и светел.
Плач коснулся сердца, теплотой щемя.
Оскорбе же Симон, что услышал в третий:
«Симоне Ионин, любиши ли Мя?»
О, Святый Апостол, ты Свое паденье
Вон исшед оплакал, помянув глагол.
Но до самой смерти в петушином пеньи
Слышалось средь ночи: «Аз не вем Его».
Плачет старый инок: «О, моя Отрадо!
Мати Пресвятая, я Тебя молю.
Дай сказать от сердца с тем, кто трижды падал:
Господи, Ты веси, яко Тя люблю.»
Теплится лампада, свет свечи веселый,
Старый инок шепчет, голову клоня.
— Милостивый Боже, я познал глаголы
«Симоне Ионин, любиши ли Мя?»
Песни на стихи монаха исполняют некоторые современные артисты. К ним относятся:
Инок пишет не только песни, но и духовные стихи. Как и песенные тексты, они имеют глубокий смысл, душевность, несут божественный свет в души людей. Некоторые стихи православного поэта изучаются в российских школах. Ученики с их помощью приобщаются к духовной жизни, учатся любить и уважать Родину.
Не день, а сказка! Солнце и лазурь!
Блистанье снега непосильно оку!
В засеребрённом царственном лесу
Всё светится поэзией высокой.
И лес стоит величественно-нем
И посыпает кочи белой грустью.
Вбираю в грудь поэму из поэм
И радуюсь, что вырос в Святорусьи.
Помимо стихотворений отец Роман пишет прозаические тексты. Самое известное произведение инока, написанное в прозе, называется «Там моя Сербия». Оно состоит из очерков и рассказов, написанных под впечатлением от поездки по Сербии.
Часто короткие эссе монаха посвящены событиям и явлениям, происходящим в общественной жизни России. В них батюшка твердо защищает православную веру, основные моральные и нравственные принципы. Последние годы отец Роман подписывает свои произведения двойной фамилией Матюшин-Правдин. Вторая фамилия — это не выдуманный псевдоним, отражающий любовь автора к правде, а родовая фамилия его бабушки.
В произведениях иеромонаха Романа Матюшина содержится призыв к духовному очищению и открытию своего сердца для Господа. Он ведёт жизнь истинного подвижника, посвящая себя служению, творчеству и праведному труду во славу Господа.
«Одинокий путь» иеромонаха Романа (Матюшина)
 |
| Иеромонах Роман (Матюшин) |
На книжных полках многих приходских библиотек по соседству с нетронутым глянцем легко найти потрепанные поэтические сборники с надписью на корешке: «Иеромонах Роман (Матюшин)». С его песнями-молитвами, негромко, «не публично» звучащими с кассет, сроднились многие из тех, кто в трудные 90-е искал свой путь к Богу. На вопрос, чем вам дороги эти стихи, его почитатели нередко пожимают плечами: сложно сказать. Но едва ли не каждый второй при этом задумчиво произносит: «Я бы очень хотел с ним встретиться…».
В его скиту Ветрово живет огромный пушистый кот Барсик, на полках по периметру стен ― библиотека из сотен книг. Недалеко от кельи ― деревянная церковь в русском стиле. И ни единой души на несколько километров вокруг. Без лодки, без местного проводника сюда не добраться.
В мирском пространстве об отце Романе говорят и пишут разное ― от героических легенд до пошлых небылиц. Возможно, это неизбежное следствие того, что о его сегодняшнем дне практически ничего не известно. Впрочем, ничего особенного и не происходит, священник-поэт по-прежнему служит, трудится, пишет новые стихи и продолжает свой монашеский подвиг. Восемь лет он молчал — потерял голос, был «нем», но не глух ни к общественным событиям, ни к человеческому горю. Его сегодняшнее творчество — стихотворная публицистика, наполненная болью о мире, все больше погружающемся в «одноклеточное» существование. Однако и в этих стихах виден «лирический герой» — монах и философ, о котором мы пока так мало знаем.
 |
| Скит Ветрово |
― На Ваше мировоззрение, творчество повлияли какие-то сильные впечатления детства и юности? Хотелось бы узнать немного о том времени, когда Вы еще не были ни монахом, ни поэтом.
― Вера была во мне с ранних лет, но укреплялась в молодости. Мать преподавала в школе, а, приходя домой, доставала потайной чемодан, вынимала оттуда иконы и молилась. Когда я заболел, она стала читать мне Евангелие. Оно было на русском языке, с прекрасными иллюстрациями. Из всего Евангелия я запомнил Христа и Иуду. И душа приняла Христа ― сразу, поскольку еще не знала грехов.
Но что такое вера без Церкви… Жизнь без исповеди, умножение страстей, когда ты без покаяния, без благодати варишься в собственном соку. В студенческом возрасте я стал искать смысл жизни вне церковных стен. К кому бы ни обращался тогда, первый вопрос задавал такой: для чего вы живете? В поисках ответа хотелось прочесть Библию. Но священник, к которому я пришел с этим, дал мне только «Журнал Московской Патриархии»…
Самый трагикомичный момент ― я подошел к преподавателю философии и спросил: «В чем смысл человеческого бытия?». А он ответил: «Да брось ты об этом думать. Живи, как растение». Это меня убило. Ведь так сказал тот, кто, кажется, уж точно должен был ответить студенту, для чего нужно жить. Человек — не растение. Даже кошка выше растения. Получается, что он мне и собачьей жизни не предложил.
Я подумал: ладно, пусть так. И занялся арифметикой: представил себе весы. На одну чашу я кладу свою временную жизнь, на другую — вечную. Допустим, я проживу здесь восемьдесят лет. Хотя, для ровного счета, возьмем шестьдесят. Треть жизни мы спим ― вычтем ее. Ближе к старости начинаются костыли, аптеки, больницы… Остается всего два десятка продуктивных лет, из которых, может быть, наберется один счастливый год. Неужели этот год, да пусть даже десять лет, может заменить вечность? Даже если бы в ней ничего не было, если бы… И вообще, почему ты должен радоваться одному счастливому мигу, а потом ты умрешь и станешь удобрением. Был ли ты хорошим или плохим, нет разницы — ведь ты же удобрение. Меня поразил этот вывод, и следующая мысль была: «Господи, помоги! Сохрани от такого жуткого самоуничтожения, от пути в никуда». Я понял, что невозможно, проводя жизнь без Бога, стать человеком.
― Тогда к Вам и пришло решение оставить мир и связать свою жизнь с Церковью?
― Еще будучи школьником, я полюбил Божию красоту природы. Мог часами смотреть на холмы, на разлив Десны, на звезды. Хотелось жить так, чтобы никогда с этой красотой не расставаться. И в предпоследнем классе школы я сказал, что поеду поступать в семинарию. Но мать попросила: сынок, дай мне хотя бы до пенсии доработать. Ведь в случае поступления ее бы просто выгнали, лишили учительского места. Пришлось поступать в университет, на филфак.
Но «искра» ― осталась, никуда не исчезла. Однажды, уже студентом, как-то попал на сакман. Это такая «точка» в степи: домик чабана, вокруг на десять-пятнадцать километров никого нет, только стада овец. И вот, в уединении, среди полыни вдруг родились такие строки:
Я хочу стать схимником, высохшим скелетом,
Быть длинноволосым, типа чернеца,
И в озерной глади видеть не поэта,
А лицо бродяги-мудреца.
Мне было восемнадцать или девятнадцать лет. Я ничего не знал ни о жизни в монастырях, ни того, где они находятся. Тогда никто ничего не говорил, не объяснял ― и вдруг мысли о монашестве. Это был призыв, Господь стучал в сердце. И вот этот звук ― глас Божий ― стал слышен среди тишины и коснулся души.
Монашество я принял позже. Не мог оставить мать, сестра работала на Севере. После университета трудился в разных местах, пел в доме культуры. Было такое состояние, когда тобой довольны все, и ты всем доволен, но отдаешь себя и ничего не приобретаешь. Люди расходятся, остаешься один на один с аппаратурой, и начинается встреча с собой. Вдруг понимаешь, насколько ты нищ. Страшный момент… Почувствовал, что задыхаюсь, хотя меня никто не считал ни унылым, ни грустным. А в какой-то момент понял: дальше так жить не могу. Мать была к тому времени устроена (впоследствии приняла монашеский постриг), и я ушел в монастырь.
― Как поэт, как человек творческий Вы сформировались, уже будучи иеромонахом?
― У меня были мирские стихи и песни. Первые тетрадочки ― самое детство, потом в десятом классе очень много писал. Были рассказы, несколько повестей, одна сатира… Все это уничтожил. И слава Богу. Ведь это было творчество нецерковного человека ― что оно могло дать.
Еще до перестройки, в восьмидесятые годы, принес свои сборники, прозу и поэзию, в Брянское издательство. Решил прийти в литературу «огородами» ― не через газеты и журналы, а как автор книг. Мне пообещали: посмотрим, приезжайте через месяц. И в следующую встречу, с уважением таким, говорят: издадим, только нужен «паровоз» ― стихотворение о Ленине и партии. Очень хотелось иметь свой сборник, но на сделку с совестью пойти… Если бы я исполнил тогда их просьбу, то был бы не знаю кем. И носился бы потом с этим сборничком: смотрите, какой я великий! Потом был бы второй сборник, третий ― а понятий-то духовных нет. Только бы тщеславие росло. Милость Божия, что я боялся сфальшивить — и Господь сохранил от этого пути.
Помню, как уже в монастыре открыл одну из духовных книг — это была «Невидимая брань» Никодима Святогорца. И был так потрясен, что чуть не заплакал. Читал и думал: вот что мне надо было в юности! А нас в университете кормили Боккаччо и ему подобными «шедеврами». Не хочу оценивать свою поэзию. Но если поэтическое слово коснулось сердец слушающих или читающих и привело в храм Божий, то это и есть высшее предназначение поэзии. Тот, кто ходит перед людьми, а не перед Богом, еще не состоялся как личность: он не имеет опоры, ведь опора ― один Господь.
― Более десяти лет Вы пребываете совершенно один, в настоящей глуши, в скиту. Там легче пишется?
― По состоянию здоровья я ушел за штат, по благословению архиерея и старца ― в скит Ветрово. Сначала по болезни, а потом так и остался. Работаю там, пишу иконы, хотя не считаюсь иконописцем, только учусь. Меня всегда влекло уединение, в котором по-другому воспринимаешь красоту. Слышишь пение соловьев, разбойничий свист скворцов, крики журавлей. Не можешь надышаться ароматом цветущих лип. Не устаешь удивляться красоте белых лилий. А как прекрасен заснеженный лес! В любое время природа славит Бога.
Процесс творчества необъясним. Читаешь Псалтирь и вдруг видишь поэтическую строку «темна вода во облацех воздушных» ― это же такой образ! И я его, конечно, включил в одно из своих стихотворений.
Темна вода во облацех воздушных,
Черна вода моих прошедших дней.
Разные бывают состояния. Не пишу, когда не пишется. Быть ремесленником ― зачем? Если во мне что-то начинает звучать, стараюсь эту тему раскрыть, оформить в стихи. Если ничего не звучит, лучше пойду почитаю, потружусь.
Работая над стихами, держу под рукой старославянскую Библию и словарь Даля. Это такая гармония… Откройте словарь, почитайте хотя бы о масти лошадей: вороной, пегий, саврасый… Сколько забытых слов! Учим детей чирикать по-иностранному и забываем наш величайший язык.
Стихов у меня сейчас, изданных ― более тысячи. Но большинство из них не могу прочесть наизусть. Просто не запоминаю — зачем. Дай Бог нам, монахам, не забыть имя Божие — это самое главное. А стихи — это только путь к Церкви. Понимаете — путь, а не самоцель. Цель — Христос.
― Ваш последний на данный момент сборник, вышедший небольшим тиражом в прошлом году, включает много гражданских, злободневных стихов. И называется «Одинокий путь». Кажется, Вы действительно во многом одиноки. Почему так? Это доля «пророка в своем отечестве»?
― Пророк ― это тот, кто говорит по воле Божией, и именно то, что Господь хочет сказать людям. А есть просто трезвый взгляд на происходящее. Если вижу, что ребенок ползет к горячему утюгу, не нужно быть пророком, чтобы сказать, что он обожжется. Если мы видим, куда все устремились, да еще с нарастающей скоростью — необязательно быть пророком, чтобы понять, куда придем.
Иногда стихи приходят после молитвы. Это как передышка для души, перед тем как нырнуть в окружающий мир. Иные пишутся на злобу дня. Возможно, их и не стоит называть поэзией в полном смысле слова — трудно на поэтическом языке говорить о нашей современности. Но как патриот не могу молчать. Хотя и «получаю» порой за это ― и слева, и справа. Стихотворения, выражающие гражданскую позицию, не всех устраивают. У меня есть неизданная книга, называется «Ратные стихи». И пока нет издательства, которое согласилось бы их напечатать. Слишком ратные, говорят. Но монах, христианин — это воин Христов. Мне больно за свое Отечество, за свой народ ― не кривлю душой, потому и касаюсь этих тем.
Невозможно угодить всем. У Достоевского есть такие слова: «Мое направление, за которое не дают чинов». Кому-то нужно говорить, невзирая на лица, чины, не идя на компромиссы с совестью.
Беседовали Дмитрий Андреев, Елена Сапаева
Одинокий путь иеромонаха Романа Матюшина
Дмитрий Андреев, Елена Сапаева
2 марта 2010 г. Источник: Православие и современность
На книжных полках многих приходских библиотек по соседству с нетронутым глянцем легко найти потрепанные поэтические сборники с надписью на корешке: «Иеромонах Роман (Матюшин)». С его песнями-молитвами, негромко, «не публично» звучащими с кассет, сроднились многие из тех, кто в трудные 90-е искал свой путь к Богу. На вопрос, чем вам дороги эти стихи, его почитатели нередко пожимают плечами: сложно сказать. Но едва ли не каждый второй при этом задумчиво произносит: «Я бы очень хотел с ним встретиться…».
В его скиту Ветрово живет огромный пушистый кот Барсик, на полках по периметру стен ; библиотека из сотен книг. Недалеко от кельи ; деревянная церковь в русском стиле. И ни единой души на несколько километров вокруг. Без лодки, без местного проводника сюда не добраться.
В мирском пространстве об отце Романе говорят и пишут разное ; от героических легенд до пошлых небылиц. Возможно, это неизбежное следствие того, что о его сегодняшнем дне практически ничего не известно. Впрочем, ничего особенного и не происходит, священник-поэт по-прежнему служит, трудится, пишет новые стихи и продолжает свой монашеский подвиг. Восемь лет он молчал — потерял голос, был «нем», но не глух ни к общественным событиям, ни к человеческому горю. Его сегодняшнее творчество — стихотворная публицистика, наполненная болью о мире, все больше погружающемся в «одноклеточное» существование. Однако и в этих стихах виден «лирический герой» — монах и философ, о котором мы пока так мало знаем.
; На Ваше мировоззрение, творчество повлияли какие-то сильные впечатления детства и юности? Хотелось бы узнать немного о том времени, когда Вы еще не были ни монахом, ни поэтом.
; Вера была во мне с ранних лет, но укреплялась в молодости. Мать преподавала в школе, а, приходя домой, доставала потайной чемодан, вынимала оттуда иконы и молилась. Когда я заболел, она стала читать мне Евангелие. Оно было на русском языке, с прекрасными иллюстрациями. Из всего Евангелия я запомнил Христа и Иуду. И душа приняла Христа ; сразу, поскольку еще не знала грехов.
Но что такое вера без Церкви… Жизнь без исповеди, умножение страстей, когда ты без покаяния, без благодати варишься в собственном соку. В студенческом возрасте я стал искать смысл жизни вне церковных стен. К кому бы ни обращался тогда, первый вопрос задавал такой: для чего вы живете? В поисках ответа хотелось прочесть Библию. Но священник, к которому я пришел с этим, дал мне только «Журнал Московской Патриархии»…
Самый трагикомичный момент ; я подошел к преподавателю философии и спросил: «В чем смысл человеческого бытия?». А он ответил: «Да брось ты об этом думать. Живи, как растение». Это меня убило. Ведь так сказал тот, кто, кажется, уж точно должен был ответить студенту, для чего нужно жить. Человек — не растение. Даже кошка выше растения. Получается, что он мне и собачьей жизни не предложил.
Я подумал: ладно, пусть так. И занялся арифметикой: представил себе весы. На одну чашу я кладу свою временную жизнь, на другую — вечную. Допустим, я проживу здесь восемьдесят лет. Хотя, для ровного счета, возьмем шестьдесят. Треть жизни мы спим ; вычтем ее. Ближе к старости начинаются костыли, аптеки, больницы… Остается всего два десятка продуктивных лет, из которых, может быть, наберется один счастливый год. Неужели этот год, да пусть даже десять лет, может заменить вечность? Даже если бы в ней ничего не было, если бы… И вообще, почему ты должен радоваться одному счастливому мигу, а потом ты умрешь и станешь удобрением. Был ли ты хорошим или плохим, нет разницы — ведь ты же удобрение. Меня поразил этот вывод, и следующая мысль была: «Господи, помоги! Сохрани от такого жуткого самоуничтожения, от пути в никуда». Я понял, что невозможно, проводя жизнь без Бога, стать человеком.
; Тогда к Вам и пришло решение оставить мир и связать свою жизнь с Церковью?
; Еще будучи школьником, я полюбил Божию красоту природы. Мог часами смотреть на холмы, на разлив Десны, на звезды. Хотелось жить так, чтобы никогда с этой красотой не расставаться. И в предпоследнем классе школы я сказал, что поеду поступать в семинарию. Но мать попросила: сынок, дай мне хотя бы до пенсии доработать. Ведь в случае поступления ее бы просто выгнали, лишили учительского места. Пришлось поступать в университет, на филфак.
Но «искра» ; осталась, никуда не исчезла. Однажды, уже студентом, как-то попал на сакман. Это такая «точка» в степи: домик чабана, вокруг на десять-пятнадцать километров никого нет, только стада овец. И вот, в уединении, среди полыни вдруг родились такие строки:
Я хочу стать схимником, высохшим скелетом,
Быть длинноволосым, типа чернеца,
И в озерной глади видеть не поэта,
А лицо бродяги-мудреца.
Мне было восемнадцать или девятнадцать лет. Я ничего не знал ни о жизни в монастырях, ни того, где они находятся. Тогда никто ничего не говорил, не объяснял ; и вдруг мысли о монашестве. Это был призыв, Господь стучал в сердце. И вот этот звук ; глас Божий ; стал слышен среди тишины и коснулся души.
Монашество я принял позже. Не мог оставить мать, сестра работала на Севере. После университета трудился в разных местах, пел в доме культуры. Было такое состояние, когда тобой довольны все, и ты всем доволен, но отдаешь себя и ничего не приобретаешь. Люди расходятся, остаешься один на один с аппаратурой, и начинается встреча с собой. Вдруг понимаешь, насколько ты нищ. Страшный момент… Почувствовал, что задыхаюсь, хотя меня никто не считал ни унылым, ни грустным. А в какой-то момент понял: дальше так жить не могу. Мать была к тому времени устроена (впоследствии приняла монашеский постриг), и я ушел в монастырь.
; Как поэт, как человек творческий Вы сформировались, уже будучи иеромонахом?
; У меня были мирские стихи и песни. Первые тетрадочки ; самое детство, потом в десятом классе очень много писал. Были рассказы, несколько повестей, одна сатира… Все это уничтожил. И слава Богу. Ведь это было творчество нецерковного человека ; что оно могло дать.
Еще до перестройки, в восьмидесятые годы, принес свои сборники, прозу и поэзию, в Брянское издательство. Решил прийти в литературу «огородами» ; не через газеты и журналы, а как автор книг. Мне пообещали: посмотрим, приезжайте через месяц. И в следующую встречу, с уважением таким, говорят: издадим, только нужен «паровоз» ; стихотворение о Ленине и партии. Очень хотелось иметь свой сборник, но на сделку с совестью пойти… Если бы я исполнил тогда их просьбу, то был бы не знаю кем. И носился бы потом с этим сборничком: смотрите, какой я великий! Потом был бы второй сборник, третий ; а понятий-то духовных нет. Только бы тщеславие росло. Милость Божия, что я боялся сфальшивить — и Господь сохранил от этого пути.
Помню, как уже в монастыре открыл одну из духовных книг — это была «Невидимая брань» Никодима Святогорца. И был так потрясен, что чуть не заплакал. Читал и думал: вот что мне надо было в юности! А нас в университете кормили Боккаччо и ему подобными «шедеврами». Не хочу оценивать свою поэзию. Но если поэтическое слово коснулось сердец слушающих или читающих и привело в храм Божий, то это и есть высшее предназначение поэзии. Тот, кто ходит перед людьми, а не перед Богом, еще не состоялся как личность: он не имеет опоры, ведь опора ; один Господь.
; Более десяти лет Вы пребываете совершенно один, в настоящей глуши, в скиту. Там легче пишется?
; По состоянию здоровья я ушел за штат, по благословению архиерея и старца ; в скит Ветрово. Сначала по болезни, а потом так и остался. Работаю там, пишу иконы, хотя не считаюсь иконописцем, только учусь. Меня всегда влекло уединение, в котором по-другому воспринимаешь красоту. Слышишь пение соловьев, разбойничий свист скворцов, крики журавлей. Не можешь надышаться ароматом цветущих лип. Не устаешь удивляться красоте белых лилий. А как прекрасен заснеженный лес! В любое время природа славит Бога.
Процесс творчества необъясним. Читаешь Псалтирь и вдруг видишь поэтическую строку «темна вода во облацех воздушных» ; это же такой образ! И я его, конечно, включил в одно из своих стихотворений.
Темна вода во облацех воздушных,
Черна вода моих прошедших дней.
Разные бывают состояния. Не пишу, когда не пишется. Быть ремесленником ; зачем? Если во мне что-то начинает звучать, стараюсь эту тему раскрыть, оформить в стихи. Если ничего не звучит, лучше пойду почитаю, потружусь.
Работая над стихами, держу под рукой старославянскую Библию и словарь Даля. Это такая гармония… Откройте словарь, почитайте хотя бы о масти лошадей: вороной, пегий, саврасый… Сколько забытых слов! Учим детей чирикать по-иностранному и забываем наш величайший язык.
Стихов у меня сейчас, изданных ; более тысячи. Но большинство из них не могу прочесть наизусть. Просто не запоминаю — зачем. Дай Бог нам, монахам, не забыть имя Божие — это самое главное. А стихи — это только путь к Церкви. Понимаете — путь, а не самоцель. Цель — Христос.
; Ваш последний на данный момент сборник, вышедший небольшим тиражом в прошлом году, включает много гражданских, злободневных стихов. И называется «Одинокий путь». Кажется, Вы действительно во многом одиноки. Почему так? Это доля «пророка в своем отечестве»?
; Пророк ; это тот, кто говорит по воле Божией, и именно то, что Господь хочет сказать людям. А есть просто трезвый взгляд на происходящее. Если вижу, что ребенок ползет к горячему утюгу, не нужно быть пророком, чтобы сказать, что он обожжется. Если мы видим, куда все устремились, да еще с нарастающей скоростью — необязательно быть пророком, чтобы понять, куда придем.
Иногда стихи приходят после молитвы. Это как передышка для души, перед тем как нырнуть в окружающий мир. Иные пишутся на злобу дня. Возможно, их и не стоит называть поэзией в полном смысле слова — трудно на поэтическом языке говорить о нашей современности. Но как патриот не могу молчать. Хотя и «получаю» порой за это ; и слева, и справа. Стихотворения, выражающие гражданскую позицию, не всех устраивают. У меня есть неизданная книга, называется «Ратные стихи». И пока нет издательства, которое согласилось бы их напечатать. Слишком ратные, говорят. Но монах, христианин — это воин Христов. Мне больно за свое Отечество, за свой народ ; не кривлю душой, потому и касаюсь этих тем.
Невозможно угодить всем. У Достоевского есть такие слова: «Мое направление, за которое не дают чинов». Кому-то нужно говорить, невзирая на лица, чины, не идя на компромиссы с совестью.
Беседовали Дмитрий Андреев, Елена Сапаева
Иеромонах Роман (в миру — Александр Иванович Матюшин) родился 16 ноября 1954 года в селе Рябчевск Трубчевского района Брянской области. Учился на филологическом факультете Калмыцкого государственного университета. В 1983 году принял монашеский постриг в Псково-Печерском монастыре. В 1985 году рукоположен во иеромонаха. С 1994 года живет и служит в скиту Ветрово (Псковская епархия). Автор духовных стихов и песен, член Союза писателей России. В период с 1991 по 2008 год вышло в свет пять его поэтических сборников, а также песенные альбомы — «Все истинное, вечное — не здесь», «Вся Россия стала полем Куликовым», «Души моей святыня» и др.