для чего ставят в угол

Зачем детей ставят в угол? Пользователи Твиттера попытались разобраться

А вы задумывались, в чем смысл этого наказания?

Поставить расшалившегося ребенка в угол – это одно из самых простых и известных наказаний, хотя родители и психологи часто спорят по поводу его гуманности. Но многих интересует, что заставило людей придумать такое наказание. Вот и пользовательница Twitter @@jikannohoshi задалась этим вопросом. Люди рассказали, как их родители и бабушки объясняли наказание.

то что детей в наказание ставят в угол это так странно типо?? почему именно в угол?? почему ребёнок должен стоять в месте где сходятся стены. чему это способствует. нет ну просто подумайте.

— монструозная звезда ари (@jikannohoshi) October 14, 2020

Встречаются приземленные версии. Некоторые считают, что в квартирах не всегда находится место, в которое можно отправить провинившегося ребенка. Зато в углу он точно никому не помешает. Есть вариант еще очевиднее: в углу не найти ничего интересного, поэтому заскучавшему ребенку неизбежно придется задуматься о своем поведении.

Как рассказала пользовательница с ником Клубничное молоко, запугивать детей углом придумали на Руси. Тогда люди верили, что это место обитания темных сил. Оказалось, некоторые родители до сих пор используют такое объяснение. А вот бабушки могут подходить к делу с большей фантазией.

Хз мне бабка говорила, что когда ребенок пакостничает, это ему на голову нечистый садится, а в углу у него рога в стены упираются и он падает.

Студентка педагогического колледжа высказала мнение, что ставить в угол – не самое жестокое наказание. Куда страшнее усадить ребенка за стол и сказать ничего не делать.

Вообще, нам в колледже говорили, что самое жестокое наказание для ребенка, это посадить его за стол и сказать ему ничего не делать, в углу он ещё может с ноги на ногу походить, поковыряться, в за столом нет, для ребенка младшей возрастной группы больше 5 минут это невыносимо.

Мы же по-прежнему призываем вас отказываться от практики любых наказаний!

Источник

Почему русские ставят в угол провинившихся детей

Сегодня существует множество мнений о том стоит ли наказывать детей за шалости, и если да, то к каким методам прибегать. Родители теряются в изобилии выбора: отобрать гаджет, выключить Интернет или вовсе лишить карманных денег. В этом плане нашим предкам было гораздо проще — самым действенным и гуманным способом считалось поставить ребёнка в угол. Откуда же пошла эта воспитательная традиция?

По законам фэн-шуя

Интересную трактовку этого наказания можно найти в системе древнекитайских практик. Как известно, в основу науки фэн-шуй заложены правила по созданию гармоничного пространства вокруг себя с целью достижения здоровой, счастливой и долгой жизни. Корифеи этого учения убеждены в том, что знание расстановки и расположения мебели и предметов обихода оказывает огромное влияние на эмоциональное состояние человека.

Об особом вреде углов предупреждает автор книги “Основы фэн-шуй” и практический мастер китайской традиции Лиллиан Ту. Писательница уверяет читателей, что угол — это место, которое может энергетически ослабить человека, вызвать боли в теле, спровоцировать чувство страха и другие мешающие эмоции. Именно поэтому в угол не следует ставить кровать, ведь наутро человек будет чувствовать себя вялым и разбитым.

На Руси же старшее поколение использовало это древнекитайское табу себе во благо. Получается, что разбаловавшегося ребёнка ставили в угол, чтобы он поутих, потерял прежний задор. Угол вбирал в себя всю энергию, и ребёнок оставался без сил и желания продолжать резвиться.

Инструктаж от “хозяина дома”

Древние славяне верили, что в каждом доме есть свой дух-хранитель, который оберегает жилище и его обитателей от невзгод. В обязанности домового входило следить за порядком в избе и благополучием каждого из домочадцев. Если в доме преобладала положительная энергетика, его “хозяин” чувствовал себя спокойно и платил жильцам добром. В противном же случае он подпитывался негативом, начинал злиться, отчего в доме пропадали вещи и билась посуда.

Домовой предпочитал селиться там, где ему нравится и никто не сможет его потревожить. Поэтому, как отмечал М.И. Касторский в своей книге “Начертание славянской мифологии”, излюбленным местом домашнего духа были самые дальние углы. Здесь стоит добавить, что домового могли увидеть только домашние питомцы и дети, которые нередко принимали его за игрушку.

Когда ребёнок шалил, родители отправляли его в угол, ведь считалось, что там “хозяин дома” обязательно проведёт с ним воспитательную беседу и убережёт от дальнейших мелких неприятностей.

Прощение свыше

Для наших предков дом был не просто жильем, а образом целого мира. Пол и потолок являлись олицетворением земли и небес. Стены ассоциировались со сторонами горизонта, а погреб с подземным миром. Поэтому неудивительно, что у древних славян было своё сакральное место в избе, которое они величали “красный угол”. Он располагался в самом видном месте дома, по диагонали от входной двери, так, чтобы любой вошедший прежде всего крестился перед образами, и только потом кланялся хозяину.

В красном углу размещался домашний иконостас с молитвенными книгами и другими предметами, освящёнными в церкви. Это место было самым почитаемым в доме, как упоминает знаменитый отечественный историк И.Е. Забелин в своём труде “Домашний быт русских царей”: “Все более или менее важные события и случаи жизни сопровождались благословеньем и призыванием Божьего милосердия и святых заступников, коих иконописные лики благоговейно и вносились в хранилище домашнего моления.”

Помимо того, что красный угол становился своеобразным алтарем во время проведения традиционных праздников и обрядов, он служил местом прощения для непослушных детей. В этот угол родители ставили своё озорное чадо и молились за него, чтобы Господь простил его детские проступки и вразумил на хорошее поведение.

Так что, выбирая наказание для провинившихся детей, следует помнить о старом привычном методе, которому есть множество религиозных, мифических и даже научных объяснений.

Источник

Откуда пошла традиция ставить детей в угол?

Или вот еще интересная версия- в далекие времена люди верили, что в каждом доме живет домовой. Главная роль его заключалась в охране дома и заботе о его домочадцах. Все жильцы дома считались подопечными домового, в его обязанности входило следить за благополучием каждого члена семьи в пределах вверенного ему места.

И так как домовой не любит яркое солнышко, то и место для житья он себе выбирал в углу. Самом дальнем, чтоб его там поменьше беспокоили.

И когда ребенок шалил, его ставили в этот угол. Считалось, что настоящий «хозяин» дома проводит там с ним воспитательную беседу.

Именно в этот Красный Угол родители ставили своих детей чтобы они молились Богу за свои проступки и в надежде, что Господь сможет вразумить непослушного ребенка.

Что это за ересь я сейчас прочитал?

Детей ставят в угол качестве наказания изоляцией. Стоя в углу ребенок ничего не видит, с ним перестают разговаривать. Ребенок быстро понимает, что если он не будет себя хорошо вести, то его изолируют от семьи, от самых значимых взрослых. Ребенок инстинктивно чувствует угрозу и опасность такого отторжения, поэтому наказание очень действенное.

«Волны энергии, отражаясь от этих двух плоскостей, от стен угла, гасят друг друга и затихают.»

Так отраженные волны могут и в фазе складываться, и тогда «энергия будет прибывать»))

Да просто в центре комнаты он мешаться всем будет и развлекать себя глазением в окно, например. А в углу развлечений нет и ребенок не мешается под ногами.

Криминальная кошка

Кошка эта была абсолютно черная, гладкая, как пантера, красивая и, по-видимому, хороших кровей. Но ей не повезло в жизни (скорее всего, кто-то выгнал из дому) и она сама промышляла пропитание. Летом на ближайших дачных участках, а зимой на окрестных помойках в поселке. Людей не боялась, но и не заискивала, и в руки не давалась. За помойки свирепо дралась в окрестными котами, которые ее сильно уважали. Эдакая хвостатая «леди-мафия» в черном, с револьвером за поясом, которая драк не затевает, но в случае чего пристрелит, не моргнув глазом.

Зимой в поселке жить трудно, все дачники разъезжаются, остаются только малочисленные местные. Оставался в том числе и мой папа, к которому Чернуха изредка обращалась за материальной помощью. Не выпрашивала, а спокойно приходила, садилась на забор перед окном и молча смотрела тяжелым неподвижным взглядом. Час сидела, два сидела. Папа молча выносил сосиску. Кошка слезала с забора и ела сосиску тут же, на дорожке, а не уносила, что было демонстрацией доверия и благодарности.

Так прошла зима. Я приезжал к папе, чистил дорожки, а кошка сидела на сугробе, черная и неподвижная, и следила за моими действиями. На попытки потрогать ее рукой просто отходила в сторону и оттуда снова светила огромными зелеными глазами. Жутковатое зрелище – в тени сугроба ночью черную кошку не видно, лишь демонически светятся два круглых глаза.

На следующее лето кошка обнаглела. Она час сидела на крыльце, а потом вламывлась в форточку и сидела уже на ней, не входя в дом. Приехали дети, и кошка их стараниями заметно поправилась. Она стала наглая, упругая и лоснящаяся, и половину дня поводила на нашем участке. А потом начала вламываться, именно вламываться, в дом, причем в руки все еще не давалась. Изгонялась исключительно при помощи веника. Она сочла, что это уже ее дом, а мы – просто оккупанты, которые обязаны ее кормить.

Папу она любила, но гладить не давалась. С мамой шла тихая война. Утро. Белье поменяли только вечером. На кровать забралась черная помойная кошка и яростно чешется, а из нее как искры из бенгальского огня, черными точками вылетают блохи, и «распрыгиваются» по белой простыне. В ход идет волшебный веник, иначе никак.

Война закончилась осенью победой кошки и детей, без которой они категорически отказывались возвращаться. Когда я представил, что это чудовище будет жить в квартире, под одной крышей с нами, мне стало нехорошо, и я заявил «или я, или кошка». Выбрали кошку.

И вот эта пожилая (ей было, на мой взгляд, уже лет десять) бандитка у нас дома. Ощущение от ее присутствия такое, будто живешь с чуваком, который недавно «откинулся» с зоны. Не верь, не бойся, не проси. Гладить себя не дает, не огрызается, а ловко ускользает в миллиметре от руки. Не кусает и не царапает, но иногда смотрит так, что становится страшно. Еду не просит, как бы ни была голодна, но сидит на проходе и молча ждет. И смотрит. Зелеными фарами.

(Не верь) Все кошки, когда едят или валяются возле миски, вытягивают хвост, тем самым показывая, что это их территория. Эта ела, поджав хвост и сидя на нем. Она никогда, никогда (!) не позволяла хвосту беспечно лежать, всегда аккуратно подбирая его под себя.

(Не проси) Поняв, что в безмолвии еду ждать придется долго, она начала воровать носки и менять их на корм. Просыпаешься утром – носка нет! Идешь к миске, зовешь Чернуху – и она идет с носком в зубах, причем с носком не погрызенным, не слюнявым и не продырявленным. Какой брала, такой и отдает.

(Не бойся) Зная, что такое улица, она не выходила не только за дверь квартиры, но даже на балкон. Попытка детей вывести ее погулять закончилась тем, что кошка вцепилась в дверной косяк и не отпускала его, пока дверь не закрыли. А один раз мы открыли дверь одновременно с соседями, которые выводили гулять свою собачку-таксу. Услышав из комнаты вредоносные звуки возле родной двери, кошка выскочила, села на пороге и что-то сказала собаке на своем языке. Не вцепилась, не вышла за порог, не зашипела и не замяукала, а просто коротко мявкнула, и собаке этого оказалось достаточно. Такса с визгом кинулась домой, скрежеща когтями и пробуксовывая на ламинате, и забилась под холодильник. Я не знал, что таксы плоские и могут пролезать в узкие щели, из которых из невозможно достать. Оказалось что могут, и хозяева потом долго ругали нашу бандитку и свою таксу.

А потом кошка освоилась, стала разрешать себя гладить (но на ручки не шла), и занялась воспитанием детей. Она жестко контролировала разбросанные вещи, следила за отходом ко сну и будила их в школу. Из «откинувшейся уголовницы» на пенсии кошка превратилась в некую Фрекен Бок, которая ведет домашнее хозяйство, вздыхая и поругиваясь. Даже на дачу стала ездить в переноске и вела хозяйство там, ни на шаг не выходя из дому (это на даче!)

Через несколько лет она совсем состарилась, у нее выпали клыки и вылезла шерсть на голове и спине. Скончалась она на даче, летом, от старости, и все мы плакали, потому что очень привязались к черной бандитке.

Во что играли до революции

В. Е. Маковский «Игра в бабки» (1870)

Важной чертой игр того времени было то, что они не имели возрастного ценза и были рассчитаны на то, чтобы объединять как можно больше участников и помогать им познакомиться и подружиться. Это было особенно важно для молодёжи, потому что в патриархальном дореволюционном обществе намного сложнее знакомится с потенциальными партнёрами (и особенно партнёршами), а подобное веселое времяпровождение помогало преодолевать условности.

Излюбленной игрой мальчишек была свайка. Сама свайка представляла собой брусок, заострённый с одной стороны и с увесистой головкой с другой. По одной из версий царевич Дмитрий погиб во время игры именно со свайкой. Некоторые использовали вместо «канонического» снаряда ножички. Играющие становились в круг и кидали свайку в лежащие на земле металлические кольца диаметром 4-5 см. Если свайка попадала в кольцо, ударившись об него и войдя в землю, игрок получал одно очко, если вошла, не ударившись – три очка, если кольцо при попадании свайки укатится, то игрок получает столько очков, сколь велико было расстояние от свайки до укатившегося кольца. Расстояние считали в ступнях ноги. Если свайка, долетев до кольца, упадёт в нём, не воткнувшись в землю, игрок теряет все очки. Каждый игрок кидал до первого промаха. Иногда побеждал набравший наибольшее число очков, иногда тот, кто первый набрал оговорённое. Победитель вбивал свайку в землю, а проигравший должен был ее достать. Иногда по условиям игры это делали зубами.

Юноша трижды шагнул, наклонился, рукой о колено

Бодро опёрся, другой поднял меткую кость.

Вот уж прицелился… прочь! раздайся, народ любопытный,

Врозь расступись; не мешай русской удалой игре.

1890-е или 1900-е, фотограф П. Левинский

Многие слышали выражение «жив курилка». Произошло оно от забытой ныне игры. Игроки становились в круг и передавали друг другу тлеющую лучину. При этом приговаривали: «Жив, жив Курилка, жив, жив, не умер!». Другой вариант: «Жив, жив Курилка — ножки тоненьки, а жить так хочется!» У кого в руках лучина гасла, тот выбывал. Удивительно, но эта пожароопасная игра была популярна не только в России, но и в некоторых европейских странах. В современном смысле выражение стало использоваться после эпиграммы А. С. Пушкина на литературного критика М. Т. Каченовского.

— Как! жив еще Курилка журналист?

— Живёхонек! всё так же сух и скучен,

И груб, и глуп, и завистью размучен,

Все тискает в свой непотребный лист

И старый вздор, и вздорную новинку.

— Фу! надоел Курилка журналист!

Как загасить вонючую лучинку?

Как уморить курилку моего?

Дай мне совет. — Да… плюнуть на него.

Примечательно, что изначально известная игра в горелки была рассчитана в первую очередь не на детей, а на игроков постарше. Из описания А. Н. Афанасьева: «Холостые парни и девицы устанавливаются парами в длинный ряд, а один из молодцев, которому по жребию достается гореть, становится впереди всех и произносит: “Горю, горю пень!” — “Чего ты горишь?” — спрашивает девичий голос. “Красной девицы хочу”. — «Какой?» — “Тебя, молодой!” При этих словах одна пара разбегается в разные стороны, стараясь снова сойтиться друг с дружкою и схватиться руками; а который горел — тот бросается ловить себе подругу. Если ему удастся поймать девушку прежде, чем она сойдется с своей парою, то они становятся в ряд, а оставшийся одиноким заступает его место; если же не удастся поймать, то он продолжает гоняться за другими парами, которые, после тех же вопросов и ответов, бегают по очереди». В эту игру часто играли во время праздника Ивана Купалы. Позже появилась версия для детей. «Горельщик», стоя спиной к игрокам говорит:

Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

Глянь на небо — птички летят,

Гляди — не воронь, беги, как огонь.

Далее он бежит за первой стоящей позади него парой. Как и в горелках для взрослых, если он смог поймать кого-то до того, как пара добежала до конца ряда из других участников и взялась за руку, оставшийся игрок становился следующим ведущим. В горелки играл с деревенскими девушками молодой сосед, которого так хотела увидеть пушкинская «барышня-крестьянка».

Ещё одной популярной игрой было «завивание капусты». Она имела массу вариантов, но принцип оставался один. Дети или молодёжь становились в не сомкнутый до конца круг, последняя пара поднимала высоко руки, и участники с другого конца должны были пройти под этими воротами, образуя внутри круга причудливые «завитки». И дети, и взрослые играли в городки, в лапту, и эти игры были уже ближе к полноценным видам спорта.

Забытую игру 18 века вспоминает в своих мемуарах А. Т. Болотов: «Случилось как-то мне увидеть, что ребятишки на дворе играли в так называемую “килку”. Мне игра сия полюбилась чрезвычайно, и более потому, что она имела некоторое подобие войны. Все играющие разделялись на две партии, и одна партия старалась килку, или маленький и кругленький отрубочек от деревянного кола, гнать в одну сторону и догонять до конца двора или до уреченного какого-нибудь места, а другая партия старалась ей в том воспрепятствовать и гнать килку в другую сторону двора и также до какого-нибудь уреченного места, и которой партии удастся прежде до своего желания достигнуть, та и выигрывает. Чтоб удобнее можно было сию килку гнать, то каждый человек имеет палку с кочерешкою на конце, дабы сею кочерешкою можно ему было килку и совать и по земле гнать, а ежели случится на просторе, то и ударять, чтоб летела далее и могли её подхватить и гнать далее его товарищи. Словом, игра сия самая задорная, наполненная огня, рвения, усердия и играющие должны употреблять наивозможнейшее проворство и скоропоспешнейшее бегание за килкою для успевания скорее её ударить и прогнать, и притом наблюдается в ней некоторый порядок. Люди расстанавливаются сперва вдоль по всему двору в два ряда и человек против человека, а потом один, из победителей, положив килку на какую-нибудь чурку, ударяет по ней изо всей мочи оною кочерешкою и таки, чтоб полетела она несколько вверх и упала сверху посреди обоих рядов, и тогда ближние люди бросаются к ней и начинают свое дело, то есть, гнать в ту сторону, куда кому надобно. Впрочем, была игра сия у нас в деревне в таком тогда обыкновении, что в зимнее досужное вечернее время игрывали в неё не только ребятишки, но и самые старые и взрослые люди вместе с ними. Всякими выбирал другого такого ж себе в соперники, и всё не меньше бегали и проверили, как и ребятишки, и веселились до крайности, когда случится победить и заставить себя побежденному перенесть за плечами чрез весь двор или от одного уреченного места до другого». Почти как современный хоккей.

М. Ф. Кшесинская вспоминает другое забытое развлечение. «Любимой нашей игрой была “палочка-воровка”. Один из нас бросал палочку как можно дальше, а другой, который избирался “хранителем” её, должен был медленными шагами подойти, положить палочку на определенное место, обычно на скамейку, и постучать ею в знак начала игры. Пока он шёл, другие прятались, кто куда мог, от него и затем пытались незаметно подкрасться и постучать ею о скамейку, что означало конец игры. “Хранитель”, не отходя от палочки, старался этому помешать, оглядываясь кругом, и если кого замечал, то называл его по имени, и тот должен был выйти из игры. Если же “хранитель” ошибался в имени, то можно было опять спрятаться и снова подкрадываться за палочкой. Мы любили играть в сумерках, когда разглядеть крадущегося было трудно, “хранитель” ошибался в имени, и игра длилась дольше. В игре мы часто прятались в кустах и в ветвях деревьев, и, чтобы удобнее было лазить по деревьям, я надевала мужской серый костюм».

Казалось бы, детская забава: участники бегают вокруг стульев, которых на один меньше, чем игроков, и не успевший по сигналу занять место, выбывает. Но предавались ей не только дети, но и взрослые. Другой вариант – «уголки», правда, для него нужно было строго 5 игроков. Ведущий стоял в центре комнаты, а остальные по углам и по сигналу должны были меняться друг с другом местами. Стоящий в центре при этом тоже пытался занять один из углов. Разумеется, это далеко не все игры, в которые играли дети, да и взрослые тоже.

Часть информации взята тут

Болотов А. Т. «Записки А. Т. Болотова, написанных самим им для своих потомков» (время написания 1738 – 1816)

Гуревич А. Я. «Москва в начале XX века. Записки современника» (1976)

Кшесинская М. Ф. «Воспоминания» (1960)

Помяловский Н. Г. «Очерки Бурсы»

Другие мои очерки о дореволюционном быте можно прочитать тут

Источник

Стояние в углу: полезно ли такое наказание для ребенка?

Поста­вить ребенка в угол ино­гда полезно, – счи­тают мно­гие роди­тели и даже сове­туют неко­то­рые авто­ри­тет­ные пси­хо­логи. Вос­пе­ва­нию пользы и без­опас­но­сти нака­за­ния в углу посвя­щены целые «вос­пи­та­тель­ные трак­таты» в соц­се­тях. Вроде бы, что пло­хого: пси­хику не трав­ми­руем, телу не вре­дим. Так ста­вить или не ставить?

Русский угол – красный

Отпра­вить своё чадо в угол для рус­ского чело­века так же есте­ственно, как обнять березку. Нака­за­ние в углу – одна из ста­рин­ных вос­пи­та­тель­ных тра­ди­ций род­ного Оте­че­ства, при­чем одна из самых щадящих.

Если углу­биться в исто­рию нака­за­ний детей на Руси, можно понять, что Сред­не­ве­ко­вье в нашей дер­жаве про­дли­лось зна­чи­тельно дольше рису­е­мых исто­ри­ками и фило­ло­гами рамок.

Нака­за­ния детей в Рос­сии дол­гое время были довольно жесто­кими, при­чем в основ­ном прак­ти­ко­ва­лись пря­мые, то есть физи­че­ские методы воз­дей­ствия. Система нака­за­ний была слож­ной и раз­ветв­лен­ной, и при­мерно до сере­дины ХVIII – начала ХIХ века дет­ские нака­за­ния мало раз­ли­ча­лись по сослов­ному при­знаку. Потом дво­рян­ское вос­пи­та­ние детей и отро­ков резко обосо­би­лось и стало более гуманным.

В кре­стьян­ской среде во все века стро­гость по отно­ше­нию к детям была нор­мой – при­выч­ной и одоб­ря­е­мой. Типич­ные ошибки роди­те­лей в вос­пи­та­нии сво­его чада опре­де­ляла рус­ская посло­вица – «С черта вырос, а кну­том не стёган».

Отме­тим, что кре­стьян­ская среда много сто­ле­тий под­ряд была не такой дре­му­чей и тем­ной, как пред­став­ля­ется неко­то­рым сего­дня – а была она глу­боко рели­ги­оз­ной, ведь именно из нее вышло столько свя­тых подвиж­ни­ков, мона­ше­ству­ю­щих и иного духовенства.

Кре­стьян­ские труды на земле и будни тес­нейше были впле­тены в цер­ков­ный кален­дарь, а жизнь чело­века за горо­дом была немыс­лима без цер­ков­ной жизни, без цер­ков­ного бла­го­че­стия. Жизнь семьи про­хо­дила на виду у сосе­дей и близ­ких, дети росли тоже на виду, и их нрав­ствен­ный облик имел огром­ное зна­че­ние для родителей.

Рус­ские кре­стьяне – далеко не про­стецы, помимо прак­ти­че­ской смет­ли­во­сти и хватки, они разу­мели Писа­ние, хорошо знали книги Вет­хого Завета, так что слова царя Соло­мона «Кто жалеет розги своей, тот нена­ви­дит сына; а кто любит, тот с дет­ства нака­зы­вает его» были им известны в числе дру­гих выска­зы­ва­ний о науче­нии чад.

Никто спе­ци­ально не учил ребенка цер­ков­ной жизни и молитве – он был вклю­чен в кру­го­во­рот цер­ков­ного года, как и вся его семья. Ста­вили ли в угол кре­стьян­ских дети­шек? Ста­вили, при­чем не в любой угол (про­стран­ство в избе исполь­зо­ва­лось эрго­но­мично, лиш­него места не было).

Един­ствен­ным про­стор­ным и сво­бод­ным от загро­мож­де­ния углом зача­стую был угол крас­ный – то есть тот, где сто­яли иконы, горела лам­падка и моли­лись члены семьи. И это было луч­шее место в доме, чистое, кра­си­вое, свет­лое и все­гда при­бран­ное – вопрос бла­го­че­стия для рус­ского человека.

Посто­ять в крас­ном углу для дере­вен­ского охаль­ника бывало небес­по­лез­ным заня­тием – стоя перед ико­нами с мир­ным лам­пад­ным огонь­ком, он, может быть, и не молился горячо, но, во вся­ком слу­чае, при­хо­дил в чув­ство, успо­ка­и­вался, «стя­жал дух мирен» и заду­мы­вался о своих поступках.

Отме­тим, что нака­за­ние в кре­стьян­ской среде не было ред­ким, уве­ренно вхо­дило в оби­ход и, воз­можно, поэтому не счи­та­лось чем-то обид­ным. Науче­ния от роди­те­лей сно­сили спо­койно и, если верить лите­ра­туре, ино­гда даже с бла­го­дар­но­стью (для совре­мен­ного уха это зву­чит странно, почти фантастически).

Нака­за­ние в углу счи­та­лось щадя­щим, и жесто­ко­сти в рус­ских кре­стьян­ских семьях, оче­видно, хва­тало. И всё же, говоря о кре­стьян­ском быте и вос­пи­та­нии, мно­гие сгу­щают краски – силь­ные выра­же­ния вроде «тем­ная Русь, звер­ства, побои, домо­стро­ев­щина» не вполне отра­жают реальность.

Так, говоря о чадах, «Домо­строй» при­зы­вает «любить их и беречь, но и стра­хом спа­сать, нака­зы­вая и поучая, а когда и побить. Нака­зы­вай детей в юно­сти – упо­коят тебя в ста­ро­сти твоей», – и смыс­ло­вой акцент в этом выска­зы­ва­нии, взя­том нами из кон­тек­ста – нет сомне­ний, именно «любить и беречь».

Колпак с большими ушами

Лите­ра­тура, изоб­ра­зи­тель­ное, искус­ство и науки, став­шие доступ­ными в рус­ский «золо­той» век, не поме­шали луч­шим умам оте­че­ства спо­койно отно­ситься к дет­ским наказаниям.

Известно, что «солнце рус­ской поэ­зии» А.С. Пуш­кин само­лично порол своих детей, при­чем от мала до велика. Его сестра Пав­ли­щева в пере­писке упо­ми­нает: «Алек­сандр порет сво­его маль­чишку, кото­рому всего два года; Машу он тоже бьет, впро­чем, он неж­ный отец».

К роз­гам обра­ща­лись и дру­гие его извест­ные совре­мен­ники, исчер­пав­шие иные сред­ства воз­дей­ствия на моло­дые умы.

Некая м‑м М.К. Цеб­ри­кова в своих мему­а­рах упо­ми­нает и такой момент: нака­за­ния роз­гами стра­ши­лись не из-за боли – им при­хо­ди­лось тре­ни­ро­вать волю и досто­ин­ство (тер­петь и не выда­вать стра­да­ния, подав­лять слезы и крики).

Дети бра­ви­ро­вали друг перед дру­гом своим геро­и­че­ским пове­де­нием при нака­за­нии и ста­ра­лись пока­заться друг другу сме­лыми и бес­страст­ными. «Гораздо хуже боли от порки были нра­во­уче­ния и выго­воры, тянув­шие душу», – пишет она.

О телес­ных нака­за­ниях детей спо­койно, как о чем-то разу­ме­ю­щемся, гово­рят в вос­по­ми­на­ниях и в худо­же­ствен­ных про­из­ве­де­ниях и М. Лер­мон­тов (правда, заме­чая, что «…поня­тья были низки в ста­рый век»), и М. Сал­ты­ков-Щед­рин, и И. Тур­ге­нев, и Н. Лесков.

Так, в рас­сказе “Житие одной бабы” клас­сик отме­чает: «У нас от самого Бобова до Липи­хина матери одна перед дру­гой хва­ли­лись, кто своих детей хлад­но­кров­нее сечет, и сечь на сон гря­ду­щий счи­та­лось высо­ким педа­го­ги­че­ским приемом».

В дру­гом про­из­ве­де­нии Лес­ков рас­суж­дает: «Не злая была жен­щина Настина барыня, даже жалост­ли­вая и про­сто­сер­деч­ная, а тук­манку дать девке или сво­ему род­ному дитяти ей было нипо­чем. Сыз­маль­ства у нас к этой сквер­но­сти при­уча­ются и в мужи­чьем быту, и в дво­рян­ском. Один у дру­гого словно перенимает».

Писа­тель и путе­ше­ствен­ник, совре­мен­ник Досто­ев­ского Д.В. Гри­го­ро­вич, сын поме­щика и фран­цу­женки, вос­пи­тан­ный в рус­ско-фран­цуз­ских дво­рян­ских тра­ди­циях, вспо­ми­нал: «Меня немед­ленно ста­вили в угол и для боль­шего нази­да­ния наде­вали на голову бумаж­ный кол­пак с боль­шими ушами».

Отбить желание к учёбе

В дво­рян­ских и ари­сто­кра­ти­че­ских семьях, нака­зы­вая детей или отро­ков, ни о каких пси­хо­ло­ги­че­ских дет­ских трав­мах не заду­мы­ва­лись. Напро­тив, нака­за­ния счи­та­лись ско­рее духов­ным упраж­не­нием, спо­соб­ным зака­лить дух про­ви­нив­ше­гося дитяти ко вся­кого рода житей­ским невзго­дам и испытаниям.

Инте­ресно, что право нака­за­ния имели не только мама и папа и близ­кие род­ствен­ники, но также и при­слуга, в число кото­рой (с немного более высо­ким ста­ту­сом) вхо­дили гувер­нантки и домаш­ние учителя.

Худо­же­ствен­ная лите­ра­тура того вре­мени, а также днев­ни­ко­вые записи и мему­ары поз­во­ляют заклю­чить, что в дво­рян­ских семьях имели место самые раз­но­об­раз­ные воз­дей­ствия на чад и нера­ди­вых недо­рос­лей, то есть подростков.

Так, малень­ких про­каз­ни­ков и их стар­ших бра­тьев и сестер могли лишить не только сла­до­стей, но и пол­но­цен­ного при­ема пищи, во время общего обеда по стойке смирно поста­вить у стола, а также пока­за­тельно и при­людно высечь или больно побить по паль­цам учеб­ными посо­би­ями (указ­ками, линей­ками и тетрадками).

Угол также вхо­дил в спи­сок воз­мож­ных нака­за­ний, при­чем отпра­вить в угол чадо могли не на чет­верть или пол­часа, как сде­лали бы мы сего­дня, а… на несколько часов. Согла­си­тесь, прин­ци­пи­аль­ная раз­ница в подходах.

Самых нера­ди­вых ста­вили на колени на горох, а угол мог быть не углом в пря­мом смысле слова и даже не пустой нежи­лой ком­на­той, а тем­ным наглухо закры­тым чула­ном, откуда невоз­можно дозваться взрослых.

Сло­вом, исто­рия Сал­ты­чихи на фоне опи­са­ний дет­ских нака­за­ний в ста­рой Рос­сии не кажется экс­тра­ор­ди­нар­ной. Тот самый Рус­ский мир, кото­рый сего­дня часто иде­а­ли­зи­ру­ется, похоже, был мно­го­по­ля­рен, а по отно­ше­нию к детям довольно жесток.

Воз­можно, это тогда, в 18 и 19 сто­ле­тиях, закре­пи­лось в речи рас­хо­жее выра­же­ние «отбить жела­ние к учебе» – в рус­скую ста­рину оно имело пря­мой, а не пере­нос­ный смысл: в домаш­нем классе висел хлыст и зама­чи­ва­лись розги, а мате­риал, кото­рый плохо усва­и­вался, бук­вально вби­вали в нера­ди­вого уче­ника, так что учебно-вос­пи­та­тель­ный про­цесс в ста­рой Рос­сии про­те­кал болезненно.

Предвестники «Чучела»

В совет­ские годы физи­че­ские нака­за­ния детей были осуж­дены обще­ственно и объ­яв­лены ста­ро­ре­жим­ным бур­жу­аз­ным пере­жит­ком. Появи­лись стихи и рас­сказы, фелье­тоны и кари­ка­туры, пла­каты и кар­тины, пори­ца­ю­щие роди­тель­скую стро­гость и жестокость.

Совет­ские пси­хо­логи, педа­гоги, прак­тики и тео­ре­тики вос­пи­та­ния напи­сали на эту тему немало работ, кате­го­рично и убеж­денно выска­зы­вая мне­ние о вреде шлеп­ков, рем­ней, тума­ков и про­чих наказаний.

Новый под­ход отча­сти хорошо пока­зал себя на прак­тике – учиться дети стали гораздо лучше. И в этом нельзя не при­знать шаг впе­ред оте­че­ствен­ной педагогики.

Правда, лукаво умал­чи­ва­лось дру­гое обсто­я­тель­ство: под­дер­жи­вать дис­ци­плину у совет­ских детей всё-таки при­хо­ди­лось (сколько детей стало сиро­тами, отпра­ви­лось в дет­дома и закры­тые учеб­ные заве­де­ния – а сколько среди них было небла­го­по­луч­ных и агрес­сив­ных). Сдер­жи­вать агрес­сию и водво­рять поря­док при­хо­ди­лось – а уда­ва­лось это только с помо­щью мораль­ных нака­за­ний, гораздо более трав­ми­ру­ю­щих и болез­нен­ных для ребенка, чем пара шлепков.

Мел­кие про­вин­но­сти, более слож­ные про­блемы и шеро­хо­ва­то­сти в отно­ше­ниях и пове­де­нии детей теперь обсуж­да­лись при­людно, открыто – на октяб­рят­ских и пио­нер­ских собра­ниях, в классе, в лет­нем лагере. Ребенка «выво­дили на чистую воду», сты­дили, уни­жали, осуж­дали в пря­мой и бес­ком­про­мисс­ной форме – и это было не менее жестоко, чем пуб­лич­ная порка в доре­во­лю­ци­он­ной гим­на­зии. Това­ри­ще­ский суд не имел жало­сти и снисхождения.

Ско­рее всего, этот ход про­счи­ты­вался совет­скими идео­ло­гами, но вряд ли они до конца пони­мали послед­ствия своей поли­тики. Пока­зав детям, что жест­кие, кон­ку­рент­ные, без­жа­лост­ные отно­ше­ния в дет­ской среде – норма, педа­гоги и вожа­тые не пони­мали, что откры­вают ящик Пандоры.

Именно тогда, а отнюдь не в пере­стройку, уча­сти­лись слу­чаи дет­ской жесто­ко­сти, начала расти пре­ступ­ность в среде под­рост­ков. Запреты были сняты. Пре­да­тель­ство роди­те­лей или дру­зей, «сту­ка­че­ство», стрем­ле­ние про­явить «силу и само­быт­ность совет­ского харак­тера» стали соци­ально одобряемыми.

Про­блема долго замал­чи­ва­лась – неслу­чайно сня­тый в 1984 году фильм «Чучело» вызы­вает такой шквал нега­тив­ных эмо­ций. Доб­ро­по­ря­доч­ные совет­ские граж­дане не верят люби­мому режис­серу Ролану Быкову, кото­рый, по общему мне­нию, бес­че­стит совет­ских детей, пока­зы­вая дет­ские отно­ше­ния во всей их взрос­лой непри­гляд­ной жестокости.

Сло­вом, в Стране Сове­тов про­изо­шел слом мно­го­ве­ко­вых устоев и их пол­ный пере­во­рот: в вос­при­я­тии масс ребе­нок пере­стал быть «послуш­ли­вым чадом» и «рабом» своих роди­те­лей – он стал их вла­сте­ли­ном, лич­но­стью номер один, чело­ве­ком из того свет­лого буду­щего, к кото­рому уве­рен­ным шагом шла Родина.

Поэтому вокруг фан­та­сти­че­ского героя – ребенка – с беше­ной ско­ро­стью завра­ща­лось всё: здра­во­охра­не­ние и обра­зо­ва­ние (в том числе дет­ские лагеря, раз­ви­ва­ю­щие заня­тия и кружки), лег­кая про­мыш­лен­ность и т.д.

Появи­лась новая, по сути, госу­дар­ствен­ная инду­стрия, кото­рой до рево­лю­ции не суще­ство­вало для масс – мир игру­шек, одежды, книг, а позже диа­филь­мов, пла­сти­нок, раз­ви­ва­ю­щих игр и проч.

Образ счаст­ли­вого дет­ства созда­вался осо­знанно, поэтому по своей силе, ярко­сти и убе­ди­тель­но­сти пре­вос­хо­дил и затме­вал образ счаст­ли­вой совет­ской взрос­ло­сти – геро­и­че­ский образ чело­века-тру­же­ника в его славе.

Пере­стройка, можно ска­зать, немного отбро­сила «назад в Сред­не­ве­ко­вье». Пря­мых при­зы­вов к воз­врату розог и хлы­стов и про­чих «дедов­ских» мето­дов вос­пи­та­ния не зву­чало, но в СМИ появи­лось мно­же­ство скан­даль­ных пуб­ли­ка­ций о жесто­ком обра­ще­нии с детьми с вопи­ю­щими подроб­но­стями, кото­рые открыто и непри­глядно пуб­лично смаковались.

Совет­скому чело­веку такие слу­чаи (как и слу­чаи дет­ской жесто­ко­сти) чаще всего были не известны. Да, где-то за сте­ной сосед учил жизни рем­нем стар­шего Ваньку, а млад­шего Витьку тас­кал за уши, но все это оста­ва­лось далеко, за две­рями квар­тир и домов, в част­ной жизни. И вдруг столько фак­тов бес­пре­це­дент­ной роди­тель­ской жест­ко­сти вышло наружу… Раз так бывает, зна­чит, так можно? Гра­ницы нормы раз­дви­ну­лись. Рас­пус­кать руки – одоб­ря­емо, а нака­за­ние ребенка в углу стало казаться архаизмом.

Учи­теля в шко­лах жестче воз­дей­ство­вали морально, и от роди­те­лей дома ребенку доста­ва­лось больше и морально, и физи­че­ски. Высо­кий гра­дус обще­ствен­ной напря­жен­но­сти сразу отра­зился на наи­бо­лее без­за­щит­ных – на детях.

Угол как «тайм-аут»

Мне­ния совре­мен­ных пси­хо­ло­гов, педа­го­гов и педи­ат­ров о сто­я­нии ребенка в углу нахо­дятся в широ­ком диа­па­зоне от «конечно, можно» до «нет, ни в коем слу­чае» и, по-види­мому, стро­ятся не столько на дости­же­ниях совре­мен­ной пси­хо­ло­гии, педа­го­гики и педи­ат­рии, на лич­ном опыте (а воз­можно, и на своих дет­ских вос­по­ми­на­ниях). Что и понятно – вопрос, в общем-то, не науч­ный и не миро­вой важ­но­сти. Поэтому мы не будем их подробно цити­ро­вать, но дно из любо­пыт­ных мне­ний всё-таки приведём.

Попу­ляр­ный бло­гер док­тор Кома­ров­ский счи­тает, что ста­вить детей в угол – уни­каль­ная исконно рус­ская мето­дика, но заме­чает при этом, что вос­пи­та­ние «углом» – также извест­ная мето­дика актив­ного вос­пи­та­ния в запад­ной педа­го­гике под назва­нием «тайм-аут». Для рус­ского слуха такая интер­пре­та­ция ста­рин­ного рус­ского нака­за­ния непри­вычна, но, как пока­зы­вает запад­ный опыт, вполне при­жи­лась за рубежом.

«Здо­рово, чтобы ребе­нок остался наедине с собой, и ему нечем было бы заняться, – гово­рит Кома­ров­ский в одной из своих пере­дач на канале «YouTube». – Тогда он мог бы поду­мать: «А почему я здесь оказался?»»

По мне­нию веду­щего блога о здо­ро­вье и вос­пи­та­нии, угол хорош тем, что ника­ких игру­шек и раз­вле­че­ний там нет, а зна­чит, это удач­ное место для раз­ду­мий. А поду­мать про­ви­нив­ше­муся ребенку все­гда будет над чем. Глав­ное, чтобы неко­то­рое время он дей­стви­тельно был предо­став­лен самому себе.

По сло­вам Кома­ров­ского, сего­дняш­ние роди­тели исполь­зуют угол в край­ней ситу­а­ции и как самый жест­кий спо­соб нака­за­ния, и напрасно. Если ребе­нок ведет себя неуправ­ля­емо, «угол» без­условно срабатывает,

Дру­гое дело, что роди­тели зача­стую сами не реша­ются обра­титься к такой мере воз­дей­ствия. Если обыч­ное роди­тель­ское слово почему-то не бывает услы­шано (хотя в норме одной просьбы мамы или папы должно быть доста­точно, чтобы ребе­нок слу­шался), есть дру­гие спо­собы повли­ять на пове­де­ние детей. Напри­мер, лишить малыша слад­кого. «Ребе­нок пол­но­стью зави­сим от вас. Лишать его повсе­днев­ной необ­хо­ди­мой пищи никто не при­зы­вает, но не дать ему вкус­нень­кого – ваше право. И это будет дей­ственно», – заклю­чает он.

«Углы» из детских книжек

У каж­дого взрос­лого живы вос­по­ми­на­ния о дет­стве, при­чем не только радост­ные и радуж­ные. Но пло­хое имеет свой­ство забы­ваться, так что во взрос­лом состо­я­нии нам бывает непро­сто пони­мать пере­жи­ва­ния наших чад. Мно­гое о дет­ском вос­при­я­тии нака­за­ний можно почерп­нуть в дет­ской же лите­ра­туре, посмот­рев на про­блему изнутри. Пере­ли­стали клас­сику? Итак, что мы имеем?

Попро­бо­вал бы кто-нибудь поста­вить в угол Питера Пена – вот глу­по­сти, ска­зал бы тот и уле­тел, оста­вив на память о себе тень. Малыш в углу мыс­ленно раз­го­ва­ри­вает с Карлсо­ном, ему грустно, оди­ноко и не хва­тает друга, спо­соб­ного к пони­ма­нию. Бура­тино, запер­тый в тем­ном углу с пау­ками, сетует на горь­кую судьбу, строит план побега и вскоре ока­зы­ва­ется на свободе.

А бра­тья Леля и Оська из пове­сти Льва Кас­силя «Кон­дуит и Швам­бра­ния» бла­го­даря тому, что их поста­вили в угол за про­вин­ность, откры­вают выду­ман­ную страну, в кото­рой чув­ствуют себя силь­ными, муд­рыми, воль­ными и счастливыми.

Этот изу­ми­тель­ный отры­вок дет­ской прозы невоз­можно не при­ве­сти целиком.

Мы погля­дели друг на друга и дружно заревели.

– Если бы я знал, что у меня такой папа будет, – ревел Оська, – ни за что бы в жизни не родился!

Мама тоже часто замор­гала гла­зами и готова была «кап­нуть». Но это не смяг­чило папу. И мы побрели в «аптечку».

«Аптеч­кой» у нас почему-то назы­ва­лась полу­тем­ная про­ход­ная ком­ната около убор­ной и кухни. На малень­ком оконце сто­яли пыль­ные склянки и бутылки. Веро­ятно, это и поро­дило кличку.

В одном из углов «аптечки» была малень­кая ска­ме­ечка, извест­ная под назва­нием «ска­мьи под­су­ди­мых». Дело в том, что папа-док­тор счи­тал сто­я­ние детей в углу неги­ги­е­нич­ным и не ста­вил нас в угол, а сажал.

Мы сидели на позор­ной ска­мье. В «аптечке» синели тюрем­ные сумерки. Оська сказал:

– Это он про цирк ругался… что там мед­ведь с вещами обра­ща­ется? Да?

– А ван­далы тоже в цирке?

– Ван­далы – это раз­бой­ники, – мрачно пояс­нил я.

– Я так и дога­дался, – обра­до­вался Оська, – на них набуты кандáлы.

В кухон­ной двери пока­за­лась голова кухарки Аннушки.

– Что ж это такое? – него­ду­юще всплес­нула руками Аннушка. – Из-за бари­но­вой бирюльки дитёв в угол содят… Ах вы, греш­ники мои! При­не­сти, что ль, кошку поиграться?

– А ну её, твою кошку! – бурк­нул я, и уже погас­шая обида вспых­нула с новой силой.

Сумерки сгу­ща­лись. Несчаст­ли­вый день закан­чи­вался. Земля пово­ра­чи­ва­лась спи­ной к Солнцу, и мир тоже повер­нулся к нам самой обид­ной стороной.

Из сво­его позор­ного угла мы обо­зре­вали неспра­вед­ли­вый мир. Мир был очень велик, как учила гео­гра­фия, но мéста для детей в нем не было уде­лено. Всеми пятью частями света вла­дели взрослые.

Они рас­по­ря­жа­лись исто­рией, ска­кали вер­хом, охо­ти­лись, коман­до­вали кораб­лями, курили, масте­рили насто­я­щие вещи, вое­вали, любили, спа­сали, похи­щали, играли в шах­маты… А дети сто­яли в углах.

Вече­ром 8 фев­раля 1914 года мы с бра­том отбы­вали нака­за­ние в углу. На 12‑й минуте бра­тишку как млад­шего поми­ло­вали, но он отка­зался поки­нуть меня, пока мой срок не исте­чет, и остался в углу. Несколько минут затем мы вдум­чиво и ося­за­тельно иссле­до­вали недра своих носов. На 4‑й минуте, когда носы были исчер­паны, мы открыли Швамбранию…»

«Угол» и обида

В этом по-дет­ски забав­ном и в то же время по-взрос­лому муд­ром фило­соф­ском повест­во­ва­нии Льва Кас­силя содер­жится боль­шая правда. Пожа­луй, клю­че­вое слово этого тек­ста – обида, и вос­кли­ца­ние млад­шего бра­тишки о том, знай он, что папа будет таким, он бы не родился – это искрен­ний крик дет­ской души. Можно ска­зать, вопль Иова устами младенца.

Конечно, о своей про­вин­но­сти нака­зан­ный в углу ребе­нок заду­ма­ется и, может быть, даже в ней пока­ется (кстати, Оська и его брат у Льва Кас­силя в книжке не были вино­ваты и, как им каза­лось, «муче­ни­че­ски пострадали»).

Но воз­мо­жен и иной сце­на­рий – в момент нака­за­ния в душе ребенка уко­ре­ни­лась опас­ная страсть – памя­то­зло­бие, или, говоря проще, обида. И это ни что иное как обид­ное нака­за­ние ее спровоцировало.

При­чем ребе­нок пони­мает (гене­ти­че­ски зало­жено), что обида, раз­дра­же­ние, гнев, направ­лен­ные на роди­те­лей – это плохо, это грех. Воз­можно, он еще не знает вто­рой запо­веди, но уже ощу­щает это под­со­зна­тельно. Но как не оби­жаться на мать и отца, если больно и обидно и тебе всего-то лет пять?

По сло­вам пре­по­доб­ного Иоанна Лествич­ника, обид­чи­вость так же раз­ру­ши­тельна для духов­ной жизни, как ржав­чина для железа. При­ве­дем его выска­зы­ва­ние пол­но­стью: «Памя­то­зло­бие – это ржав­чина души, червь ума, посрам­ле­ние молитвы, пре­се­че­ние моле­ния, гвоздь, вон­зен­ный в душу, непри­ят­ное чув­ство, в огор­че­нии с услаж­де­нием любимое».

Пре­по­доб­ный отец тонко уло­вил осо­бен­ность стра­сти – «в огор­че­нии с услаж­де­нием люби­мое». Насла­ждаться своей оби­дой, «вариться» в ней, бес­ко­нечно «стро­ить из себя оби­жен­ного» не про­сто ста­но­вится для малень­кого чело­века воз­можно, но и чрез­вы­чайно при­ятно, и «пере­за­гру­зить», «пере­де­лать его обратно» будет непросто.

И, конечно, самая малень­кая обида очень мучи­тельна. А у ребенка она может быть очень боль­шой и очень остро пере­жи­ва­е­мой, поскольку его эмо­ци­о­наль­ная сфера только фор­ми­ру­ется и она очень подвижна и восприимчива.

Наказание как наказ

Пре­по­доб­ный Пор­фи­рий Афон­ский, настав­ляя своё чадо, замечал:

«Детка, един­ствен­ный твой недо­ста­ток состоит в том, что ты страшно чув­стви­тель­ный и не выно­сишь ника­ких обид. Нет ничего хуже, чем обла­дать повы­шен­ной чув­стви­тель­но­стью! Имей в виду, что она явля­ется пер­во­при­чи­ной всех забо­ле­ва­ний! Поэтому ста­райся от нее изба­виться, или по крайне мере как-то ее огра­ни­чить. Иначе ты будешь при­чи­нять вред и самому себе, и своим близким…»

Один из совре­мен­ных пас­ты­рей так опре­де­ляет духов­ный меха­низм обиды в нашем сердце: «Когда чело­век гре­шит, он отде­ля­ется от ближ­них и при­об­ре­тает чув­ство, что они его не любят, не жалеют, не думают о нем, не инте­ре­су­ются им.

Подобно тому, как язык, поте­ряв­ший чув­ство вкуса, не ощу­щает сла­дость мёда, так и чело­век греха стра­дает нечув­ствием, не вос­при­ни­мает любовь людей, оби­жа­ется и всё тол­кует непра­вильно, счи­тая, что все хотят ему зла, что все живут и раду­ются, а его бросили.

И даже если ты про­льешь за него кровь, он даст дру­гое тол­ко­ва­ние твоей любви. Если ты ска­жешь ему что-то доб­рое, он посчи­тает, что ты вме­ши­ва­ешься в его жизнь. Если ска­жешь ему: садись тут, он будет счи­тать, что ты его пре­зи­ра­ешь. Греш­ный чело­век живет в око­вах сво­его греха и страш­ной тем­нице сво­его одиночества.

Когда чело­век, ока­зы­ва­ясь в подоб­ных ситу­а­циях много раз, при­хо­дит к выводу, что ближ­ние его не любят, не жалеют, не помо­гают ему, что они в чем-то вино­ваты, то совер­шенно ясно, что он согрешил.

Тот, кто осво­бо­дился от греха, при­об­ре­тает чув­ство, что все его любят, жалеют, всех он ощу­щает как род­ных, ему хочется всех обнять, потому что все испол­нены мило­сти к нему. Итак, чем более я осво­бож­да­юсь от греха, тем более при­хожу в един­ство с ближ­ними. И наобо­рот, чем больше грешу, тем больше от всех отделяюсь».

Это настав­ле­ние каса­ется, конечно, в первую оче­редь, взрос­лых. Но лучше не про­во­ци­ро­вать раз­ви­тие стра­сти памя­то­зло­бия у ребенка, кото­рый еще не совсем точно пони­мает, «что такое хорошо, а что такое плохо», душевно слаб и незрел.

У ребенка есть само­лю­бие и гор­дость, но это совсем не то же самое, что самость и гор­дыня. Часто про­во­ци­руя обиду и раз­ви­вая обид­чи­вость у своих детей, мы также раз­ви­ваем у них и гор­дыню, кото­рая, по сви­де­тель­ству свя­тых отцов, мать мно­гих грехов.

Что же делать? Поса­дить своих чад под стек­лян­ный кол­пак, чтобы огра­дить от обид? Это невоз­можно. Обиды в их жизни обя­за­тельно будут – увы, через это испы­та­ние про­хо­дит каждый.

Но…пусть хотя бы в самую свет­лую пору дет­ства обиды не исхо­дят от близ­ких людей. Мама и папа дают ребенку чув­ство надеж­но­сти и защи­щен­но­сти, это их начало начал и глав­ная точка опоры. И именно с дове­рия к близ­ким людям начи­на­ется дове­рие к Богу, позна­вая Кото­рого, ребе­нок смот­рит на сво­его отца.

Слово нака­за­ние про­ис­хо­дит от слова «наказ» – то есть поуче­ние, настав­ле­ние. Нака­за­ние ребенка в этом смысле, похоже, необ­хо­димо, потому что учить и настав­лять детей – наша роди­тель­ская обязанность.

Но любое нака­за­ние и лише­ние, исхо­дя­щее от любя­щих роди­те­лей – будь то лег­кий шле­пок, отправка в угол или три для без слад­кого – должно быть спо­кой­ным и спра­вед­ли­вым, а не выгля­деть злой взрос­лой местью. И, если мы пове­дем себя разумно и снис­хо­ди­тельно, если мы очень поста­ра­емся – оно не будет вос­при­нято как обида.

Вален­тина Киденко

Фото из откры­тых источников

Источник