говоря о частной собственности можно утверждать что она является результатом
Приобретательная давность: как оформить право собственности
Понятие приобретательной давности пришло в юриспруденцию еще из римского права и предусматривает возможность признания права на вещь в результате длительного открытого пользования ею. Вместе с экспертами разбираемся, как правильно оформить имущество на себя согласно российскому законодательству.
Эксперты в статье:
Срок владения — 15 лет
Принцип приобретательного права есть в современном российском законодательстве. Согласно п. 1 ст. 234 Гражданского кодекса России, гражданин, который не является собственником имущества, но добросовестно, открыто и непрерывно владеет им как своим собственным в течение 15 лет, приобретает право собственности.
Но просто дождаться истечения срока приобретательной давности недостаточно. Это обусловлено несколькими факторами для осуществления защиты прав собственника. Например, тот, кому на самом деле принадлежит имущество, может просто не знать о его существовании или не иметь возможности управлять им самостоятельно.
Условия для приобретения права собственности:
Только через суд
При регистрации имущества на себя важно помнить, что право собственности в связи с приобретательной давностью оформляется только через суд.
В случае когда прежний собственник имущества неизвестен, то есть нет спора о праве, то для признания права собственности надо обращаться в суд в порядке особого производства.
Вадим Ткаченко, юрист, основатель и СЕО консалтинговой группы vvCube:
— Признание права собственности, например, на земельный участок на основании приобретательной давности происходит только в судебном порядке. Однако на практике это очень неоднозначный институт, который законодательно должным образом не урегулирован. Так, весной этого года Конституционный суд указывал, что приобретательная давность неприменима к самовольно занятой государственной земле. Суды зачастую встают на сторону администраций, не углубляясь в обстоятельства дела.
Как зарегистрировать на себя недвижимое имущество
Процедура регистрации на себя приобретательного права на имущество выглядит следующим образом:
Подобные дела в упрощенном производстве рассматриваются в течение двух месяцев со дня поступления заявления в суд.
Юристы отмечают, что судебная практика по вопросам приобретательной давности относительно новая и начала формироваться лишь в 2002 году. Это связано с тем, что в советском законодательстве такие положения отсутствовали.
«В подавляющем большинстве случаев в удовлетворении требований, направленных на установление права собственности в силу приобретательной давности, суды отказывают. Основной причиной отказа, как правило, является недоказанность одного из юридических фактов, необходимых для приобретения права собственности по ст. 234 Гражданского кодекса. К примеру, несоблюдение какого-либо из обязательных требований к факту владения», — говорит адвокат, основатель AVG Legal Алексей Гавришев.
Случай из практики Верховного суда
Собственница дома в Луховицком районе Московской области попросила отдать ей другую половину строения и землю. Причина — наследники соседней недвижимости не проявили к своей собственности никакого интереса. Местные суды отказали истице, а Судебная коллегия Верховного суда встала на ее сторону.
Гражданка получила много лет назад по договору дарения от бывшего собственника половину дома и фактически владела больше 15 лет всем домом и землей как собственными. Второй половиной владели два собственника, но имуществом не пользовались. Верховный суд пояснил, что человек может получить право собственности на имущество, у которого нет собственника, он неизвестен или у которого есть хозяин, но он либо отказался от него, либо утратил право собственности по иным основаниям.
В Верховном суде также пояснили, что наличие у имущества титульного собственника не исключает возможности приобретения права на него другим человеком. Даже если титульный владелец не заявлял об отказе, достаточно того, что он устранился от владения и не содержал его долгое время.
Священное право частной собственности & жизнь в России: совмещение несовместимого?
9 июня 2021 г. в Адлере произошло убийство судебных приставов-исполнителей — 35-летнего Альберта Агозяна и 36-летнего Андраника Мативосяна, находившихся при исполнении служебных полномочий. Огонь по ним открыл местный 61-летний житель Вартан Кочьян из принадлежавшего ему охотничьего ружья. Гражданин, по его словам, защищал свое право собственности на самовольные постройки (гараж и сарай), которые через Адлерский суд пытался признать законными. Предварительное судебное заседание по иску Кочьяна В.М. и Папазяна А.А. к администрации Адлерского района г. Сочи было назначено на 21 июня, но приставы пришли с исполнением 9 июня. И их визит вызван другой историей.
Дело в том, что решением Адлерского районного суда г. Сочи от 24 июля 2019 г. по делу № 02-2397/2019 иск Администрации г. Сочи к Кочьяну В.М. и Папазяну А.А. был частично удовлетворен, постройки Кочьяна В.М. признаны самовольными строениями, на Кочьяна В.М. возложена обязанность снести их за свой счет.
26 мая 2021 г. в Верховный Суд России поступила кассационная жалоба Кочьяна В.М. на все постановленные по делу судебные акты, в которой он попросил высшую судебную инстанцию их отменить, а дело направить на новое рассмотрение. По состоянию на 9 июня 2021 г. жалоба еще не была рассмотрена.
Между тем Адлерский районный отдел судебных приставов принял на исполнение решение суда от 24 июля 2019 г., поскольку оно вступило в законную силу 16 июля 2020 г. Адвокат Кочьяна обратился в отдел с заявлением о приостановлении исполнительного производства, сославшись на то, что решение суда о сносе самовольных построек обжаловано в Верховный Суд РФ, и одновременно с этим в Адлерском районном суде г. Сочи рассматривается дело по иску Кочьяна В.М. к местной администрации о признании построек законными. Но заявление оказалось проигнорированным.
Сегодня эта трагедия муссируется во многих средствах массовой информации. Мнения о ней разделяются: кто-то считает, что Кочьян действовал неоправданно, «положив двух людей ради сарая», а кто-то говорит, что Кочьяна довело некое субъективно воспринятое им беззаконие, с которым местная администрация курортного города подошла к решению земельных вопросов.
Конечно надеемся, что обстоятельства судебных тяжб с участием Кочьяна все-таки будут восприняты следствием и судом как смягчающие обстоятельства, но выводы нужно делать уже сейчас. И сделать их помогут вопросы: что все-таки случилось с правом частной собственности (частного владения) в России, почему интересы определенного человека, водрузившего «самовольное» строение, заставляются интересами публичной власти, и где священное право частной собственности разминулось с российской правовой действительностью?
Право частной собственности в нашей стране — момент многострадальный, болезненный, у него собственная история, не похожая на другие.
Классическое понимание частной собственности вернулось в Россию 24 декабря 1990 г., когда Верховный Совет РСФСР принял Закон «О собственности в РСФСР» (№ 443-1). В нем (ч. 3 ст. 2) парламент впервые за многие десятилетия провозгласил равноправие всех форм собственности (частной, государственной, муниципальной и собственности общественных объединений), указав на первую из них как на основное конституционное право российского гражданина (ст. 9).
Вступившая в силу 25 декабря 1993 г. Конституция России в ст. 35 провозгласила неприкосновенность частной собственности.
1 января 1995 г. на смену Закону «О собственности в РСФСР» пришла первая часть Гражданского кодекса РФ, углубившая правовое понимание частной собственности в России. Закрепленные ею базовые принципы собственности в неизменном виде регулируют имущественные отношения россиян до сих пор. Их смысл сводится к тому, что право собственности — исключительное вещное право, составляющее экономическую основу жизни его обладателя. Именно он, как гласит гражданское законодательство, вправе свободно и в пределах ненанесения вреда третьим лицам владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом по собственному усмотрению. Вроде бы все в духе идеалов римского частного права, но не в случае с Россией.
Право закрепилось, в документах осело, но в сознании россиян до конца не выстроилось — по состоянию на 2021 г. экономически активное постсоветское поколение, воспитанное предыдущим (советским) поколением, пребывает в неопределенности — с одной стороны, оно понимает, что в силу закона оно обладает правом частной собственности, с другой — наблюдает и учитывает то, что государство и недалеко ушедшее от него местное самоуправление в своей деятельности не стремится признавать абсолют частной собственности. Всемогущая машина публичной власти с каждым годом добавляет в гражданское законодательство «исключения» из этого абсолюта: начиная расширением обременительных мер и изъятия объектов частной собственности для публичных нужд, заканчивая «всероссийской реновацией жилищного фонда», в которой под видом «комплексного развития территорий» предлагается сносить не только аварийное и ветхое, но и неаварийное жилье.
Российские юридические СМИ не перестают отмечать, что в практике рассмотрения дел о частной собственности в судах все более вырисовывается уклон в пользу интересов публичной власти — даже в тех случаях, когда частные лица зарегистрировали право на спорное помещение, и основания такой регистрации никто не оспаривал.
Так, 2 ноября 2010 г. Департамент городского имущества г. Москвы обратился в Арбитражный суд г. Москвы с иском к АОЗТ «АЛЬБА» о признании права собственности на нежилое помещение (дело № А40-130855/2010).
В обоснование требований истец указал, что помещение относится к муниципальной собственности и с 1998 г. передано им в пользование третьему лицу на основании договора аренды. При этом, согласно выписке из ЕГРП, за ответчиком, которым является юридическое лицо, с 2003 г. зарегистрировано право собственности на помещение. Основанием для регистрации выступил договор купли-продажи с правопредшественником истца, заключенный в 1995 г. Арбитражный суд пришел к выводу, что ответчиком не представлено надлежащих доказательств возникновения права собственности на спорный объект, что при заключении договора купли-продажи помещения нарушены нормы закона о приватизации, в силу чего договор является ничтожной сделкой. В результате — решением от 5 апреля 2011 г. иск был удовлетворен. Ответчик о состоявшемся процессе информацией не обладал, узнал о принятом решении лишь в 2015 г., тогда же и подал апелляционную жалобу с заявлением о восстановлении срока.
В ней ответчик пояснил, что Арбитражный суд г. Москвы не известил его надлежащим образом о дате, времени и месте судебного заседания, что является безусловным основанием для отмены решения суда первой инстанции. Девятый арбитражный апелляционный суд установил, что нарушение правил о судебных извещениях действительно имело место, отменил решение нижестоящего суда и перешел к рассмотрению дела по правилам суда первой инстанции.
В ходе рассмотрения иска по существу апелляционный суд выяснил, что здание, в котором расположено спорное помещение, включено в перечень объектов муниципальной собственности и внесено в реестр объектов недвижимости, находящихся в собственности г. Москвы. Так, суд пришел к выводу, что помещение является муниципальной собственностью. При этом права на недвижимое имущество, возникшие до 29 января 1998 г., признаются юридически действительными при отсутствии их государственной регистрации (п. 1 ст. 6 Федерального закона от 21 июля 1997 г. № 122-ФЗ). Относительно исполненного договора купли-продажи суд указал, что данный договор нарушает требования закона и посягает на права и охраняемые интересы третьих лиц, поэтому является ничтожным. Заявление ответчика о применении исковой давности суд отклонил, придя к тому, что исковая давность не распространяется на требования собственника или иного владельца об устранении всяких нарушений его права, хотя бы эти нарушения не были соединены с лишением владения.
На основании изложенного, 10 марта 2016 г. Девятый арбитражный апелляционный суд принял новое решение по делу, которым требование о признании права собственности г. Москвы на помещение удовлетворил. Данное решение стало основанием для регистрации права собственности г. Москвы на помещение.
Ответчик пошел дальше — в кассационной жалобе он сослался на нарушение апелляционным судом норм процессуального и материального права, на несоответствие выводов суда фактическим обстоятельствам дела и представленным в дело доказательствам, попросил новое решение суда отменить и направить дело на новое рассмотрение в ином составе судей. Постановлением Арбитражного суда Московского округа от 27 июня 2016 г. новое решение по делу оставлено без изменения, кассационная жалоба ответчика — без удовлетворения.
Ответчик не согласился и с этим — в кассационной жалобе в Судебную коллегию по экономическим спорам Верховного Суда РФ он попросил постановленные по делу судебные акты отменить, а дело направить на новое рассмотрение в апелляционный суд в ином судебном составе. Определением от 11 октября 2016 г. в передаче кассационной жалобы ответчика на рассмотрение судебной коллегии было отказано.
Помещение осталось в собственности г. Москвы.
Теперь в каждом субъекте федерации найдется хотя бы один подобный случай.
Ясно, что деяние Вартана Кочьяна необходимой обороной назвать нельзя, поскольку государство никогда не признает, что в лице своих должностных лиц (приставов) оно преступно посягнуло на находящееся во владении Кочьяна имущество. Обороной это сочтено не будет и потому, что тяжесть реакции не обусловлена тяжестью посягательства. Но судить о действиях Кочьяна без оглядки на историю «обороняемого» им объекта будет просто неправильно.
Статьи 122-5 и 122-6 Уголовного кодекса Французской Республики гласят:
«Не подлежит уголовной ответственности лицо, которое для пресечения совершения преступления или проступка против собственности совершает необходимое действие по защите, за исключением умышленного убийства, если используемые средства защиты соответствуют тяжести преступного деяния.
Действовавшим в состоянии правомерной защиты предполагается тот, кто совершает действия: с целью отразить проникновение, осуществляемое путем взлома, насилия или обмана, ночью в жилище; с целью защитить себя от совершающих кражу или грабеж, сопряженных с применением насилия».
Безусловно, процитированное законоположение несопоставимо со случаем Вартана Кочьяна, но оно отчетливо отображает устремленность французского государства, развитого по западному пути, в обеспечении охраны частной собственности, а значит и в обеспечении исключительности этой формы собственности. Подобное вряд ли станет знакомо России, правопорядок и правосознание в которой становились по восточному пути, где идеалом служил интерес публичный (общественный), а не частный.
Приставы, приступившие к исполнению решения суда, не могли не знать и даже были обязаны знать то, что Вартан Кочьян подал заявление о приостановлении исполнительного производства. И, если верить открытым сведениям, это заявление рассмотрено не было. Получается, принудительному сносу препятствовали как минимум три обстоятельства: указанное заявление, неоконченность рассмотрения в Верховном Суде РФ кассационной жалобы Кочьяна на исполняемое решение, течение судебного разбирательства по иску Кочьяна о признании построек законными в местном суде. Но приставы поступили по-своему.
Не снимая ответственности с Кочьяна, надлежит сказать: реального права частной собственности в России не существует, ибо его реальность определяется степенью фактической неприкосновенности. А потому дарованное нам римским правом священное право частной собственности с жизнью в России несовместимо — последняя преломляет первое в некое притворное вещное право, по свойствам ничего общего не имеющее с действительными правовыми возможностями собственника.
Цель статьи — не квалификация деяния Кочьяна, а очередная постановка вопроса о праве частной собственности в России, вернее, о его институциональной несостоятельности, вскрываемой в обстоятельствах реальной жизни россиян.
С какого момента появляется земельный участок как недвижимая вещь?
1. По всей видимости, споры о значении записи в реестре – как для целей передачи права, так и для целей возникновения права на недвижимую вещь – еще длительное время будут «стилистической» чертой нашего правоведения. Любопытно, что таких (довольно сильных по эмоциональному накалу) споров, например, в доступной мне английской, французской или немецкой литературе я не видел. Англичане и немцы просто пишут: право создается записью, но недобросовестный не будет защищен. Французы говорят: реестры – это для третьих лиц, поэтому запись сама по себе в отношениях между сторонами сделки ничего не значит, право переносится договором.
Так или иначе – догма везде устоялась.
А у нас – нет. Точнее так: она почти устоялась в практике ВАС РФ (запись, соединенная с действительным правовым основанием – сделкой и проч. – порождает право), основанной на дореформенном тексте Кодекса. Затем она была отражена в поправках в Кодекс (знаменитая ст. 8.1 ГК).
Но потом все испортил верх.суд, который крайне неудачно и непонятно высказался в п. 3 и 38 ППВС 25 о значении записи реестра недвижимости. Такой же разнобой и в практике коллегий верх.суда – гражданская коллегия, кажется, «офранцузилась», для них запись реестра ничего не значит (это, конечно, странно, так как это означает, что судьи этой коллегии просто игнорируют ясные предписания действующего закона). Экономическая коллегия этого суда предпочитает оставаться на стороне прежней ВАСовской практики и норм Кодекса о регистрации прав. Они последовательно разрешают дела в том смысле, что «нет записи – нет права». Я с ними в этом подходе полностью солидарен.
Несколько особняком стоит КС – который периодически высказывается в том смысле, что «государственная регистрация права завершает юридический состав, по итогам накопления которого возникает право собственности». То есть, КС тоже за принцип правопорождающей регистрации (а не правоподтверждающей).
В нашей литературе – разнобой, среди практиков тоже метания: кто-то примыкает к «умным», кто-то к «красивым» (сами решайте – кто есть кто из оппонирующих друг другу лагерей – германофилы-«внесенцы» или франкофоны-«противопоставимцы»). По моим ощущениям, все же большинство практиков и большинство юристов из академической среды согласны с подходом о том, что именно запись реестра порождает право на недвижимость.
2. Однако спор о правопорождающей и правоподтверждающей функции регистрации права в реестре важен не только для определения момента перехода права. Выбор регистрационной модели также принципиален для определения момента, с которого недвижимая вещь как объект гражданских прав, как вещь.
Мне уже несколько раз доводилось писать о т.н. «горизонтальном разделении», то есть, регистрации права собственности на здание как способе юридически разделить одну вещь – застроенный участок с постройкой на нем – на две: участок и собственно здание (например, см. здесь и здесь). Именно этот подход, например, поддерживается эк.коллегией верх.суда (напр. в деле Райффайзенбанка (306-ЭС17-3016(2)), в котором признано, что здание становится недвижимой вещью с момента первой государственной регистрации права на него.
Этот подход мне кажется намного более обоснованным, чем другой, который я называю «акынским». Последний сводится к тому, чтобы признавать здание недвижимой вещью с момента его возведения. То есть, если некто видит физически существующее здание, понимает, то оно неперемещаемо, он делает суждение о том, что перед ним – недвижимая вещь.
К чему такой подход привел в налоговых спорах о налоге на недвижимое имущество, думаю, подробно рассказывать не надо. К катастрофе.
Теперь, видимо, нужно уделить внимание вопросу о том, с какого момента возникает земельный участок как недвижимая вещь.
3. Какие есть подходы к определению этого момента?
Их всего три. Земельный участок как недвижимая вещь сможет считаться возникшим:
А. С момента установления его фактических границ (огораживание, устройство пограничной канавы и проч.);
Б. С момента юридического установления границ (через описание их кадастровым инженером и последующее внесение в кадастр);
В. С момента внесения информации об участке в реестр прав на недвижимые вещи путем регистрации первого права собственности на участок.
Подход (А) не выдерживает никакой критики, это все то же самое «акынство», о котором я писал выше. Понятия земельного участка не существует в природе, это идеальная конструкция, придуманная юристами. Поэтому она не может возникать путем каких-то фактических действий (установление забора и проч.), действия по образованию участка должны быть именно юридическими.
(Жаль, что это не понимает гражд.коллегия нашего верх.суда, которая несколько раз высказывалась в том смысле, что раз в ст. 130 ГК нет указания на такой признак недвижимой вещи как установленные границы, то и для появления земельного участка как вещи установление границ не нужно. В этом суждении нет ни юридической логики, ни здравого смысла).
Рассуждение К.И. Скловского и В.С. Костко было бы безупречным, если бы не одно «но». Оно, к большому сожалению, не позволяет разрешить одно принципиальное затруднение. Если исходить их того, что земельный участок это недвижимая вещь с момента внесения его границ в кадастр (не реестр прав!), то кто является его собственником между этим моментом и последующим моментом регистрации права на него?
Да, это временной промежуток может быть довольно коротким. Однако это не повод для того, чтобы отмахнуться от вопроса о собственности на участок.
Во-первых, вполне мыслимы случаи, когда границы участка будут сформированы, но так и не будет зарегистрировано право собственности (например, в Законе о регистрации существует правило о том, что установленные границы участка без последующей регистрации права просуществуют пять лет, после этого они удаляются из кадастра).
Во-вторых, даже в этот – потенциально короткий промежуток может произойти масса юридически значимых событий, для которых ответ на вопрос о том, кому принадлежит учтенный в кадастре участок будет принципиальным (например, будут наложены аресты, предъявлены вещные иски и проч.).
Базовый ответ для нашего права на этот вопрос должен быть такой.
Кодекс недвусмысленно говорит в п. 2 ст. 8.1 о том, что по общему правилу права на недвижимые вещи возникают с момента внесения записи о праве в реестр. Применение этой нормы вместе с подходом (Б) приводят к парадоксальному ответу. Если участок – недвижимая вещь с момента установления границ, то тогда это … бесхозяйная вещь. Ведь никто же не записан в реестре как собственник участка, следовательно, у него нет собственника. Это абсурдное последствие, и поэтому – неверное. Следовательно, и сам подход (Б) – о том, что участок как вещь возникает с момента кадастрового учета границ – неверный.
Остается вариант (В) – участок приобретает правовой режим недвижимой вещи с момента внесения в реестр прав первой записи о праве собственности на участок. Это, разумеется, может произойти при обязательном условии предварительного кадастрового учета участка, то есть, установления его границ. Следовательно, все рассуждения К.И. Скловского и В.С. Костко о значении границ для существования вещи являются более чем справедливыми.
Однако, разумеется, следует оговориться о том, что являются недвижимыми вещами те земельные участки, права на которые были приобретены до 30.01.1998, то есть, до введения в нашей стране системы правоустанавливающей регистрации в сфере недвижимости. Для того, чтобы такие участки приобрели режим недвижимых вещей у них должны быть установлены границы. Это могут быть как нынешние правила межевания, так и правила, которые действовали ранее; кроме того, граница может быть установлена в результате фактически сложившегося землепользования, длящегося более 15 лет.
4. Дополнительный аргумент в пользу подхода (В) такой. Вещь – это всегда объект оборота, необоротоспособных вещей не бывает, они просто не интересны гражданскому праву. Именно поэтому, например, из Кодекса было исключено правило об «имуществе, изъятом из оборота». Гражданское право – это право оборота, то, что не оборачиваемо, не может быть объектом вещного права. Участок, поставленный на кадастровый учет, но не записанный в реестр, не может быть объектом распоряжения, так как в отношении недвижимой вещи последнее возможно путем внесения записи в реестр. Такой участок нельзя передать в собственность другому лицу, установить ипотеку, сервитут и проч. Просто потому что его не существует как объекта вещных прав.
Кстати, очевидно, что принятие подхода (В) в качестве верного, требует некоторой модификации взглядов на учтенный в кадастре участок. Он безусловно является объектом правоотношений по кадастровому учету и потому может считаться объектом кадастрового учета, но не объектом вещных прав (вещью).
5. Для того, чтобы более точно разобраться в моменте возникновения участка как вещи, следует также обсудить то, как возникает земельный участок. Возможно, как и в случае с участками, права на которые возникли до введения системы регистрации прав, мы обнаружим исключения из подхода (В).
Навскидку есть четыре случая возникновения участков.
(а) Из публичных земель.
(б) Из частных земель
(в) Путем естественного возникновения
(а) Первый случай – это когда публичное образование (РФ, субъект или муниципалитет) из состава своих земель (то есть, из своего природного ресурса, который не является вещью в смысле частного права, а представляет собой элемент публичного домена, публичной собственности) выделяет некоторую их часть, определяет границы выделенного, регистрирует свое право собственности на вновь образованный участок и затем либо передает право собственности частному лицу, либо заключает обязательственные сделки по поводу участка (договор аренды и проч.).
Напомню, что возникновение права собственности на земельные участки в ходе разграничения земель между тремя уровнями публичных образований – это случай, составляющий исключения из принципа обязательности внесения записи в реестр для целей возникновения права. Это исключение следует из положения ст. 3.1 Вводного закона к Земельному кодексу и признано судебной практикой (известное дело город Сызрань против России, рассмотренное Президиумом ВАС).
Получается, что регистрация права собственности публичного образования в анализируемом случае – не правоустанавливающая, а правоподтверждающая, так как оно к моменту внесения записи уже является собственником – в силу положения закона. Следовательно, аргумент о бесхозяйности, приведенный выше, в описанном случае оказывается неверным. И это означает, что в отношении таких участков подход (Б) – участок это вещь с момента установления границ – вполне применим.
(б) Новый участок может быть образован путем «реорганизации» частного земельного участка – раздела, соединения и проч. В этом случае нет никаких отступлений от принципа внесения, следовательно, нет возможности усмотреть в поставленном на кадастровый учет, но отсутствующем в реестре прав участке вещь. Стало быть, здесь должен работать общий подход (В). Такой участок станет новой вещью с момента первой регистрации права собственности частного лица, осуществившего «реорганизацию» участка.
(в) Любопытный случай еще одной возможности для появления участка – это его естественное возникновение при обмелении рек, озер, изменении береговой линии моря или русла реки.
С учетом того, что наше право исходит из принципиального соображения о том, что земли, покрытые водами общего пользования (озера, реки, моря, океаны) это всегда только публичные земли, то здесь будут применимы правила, описанные выше, в пункте (а).
(г) Наконец, вопреки известной шутке Марка Твена, земельный участок можно создать путем искусственного намыва. Если это было сделано публичными образованием, то применяются правила о разграничении земель и, следовательно, релевантным будут правила из пункта (а). А если это сделано частное лицо, то его право на такой участок возникнет только с момента регистрации права в реестре, стало быть, верным будет подход (В).
Таким образом, общий вывод таков: земельный участок приобретает правовой режим недвижимой вещи с момента первой регистрации права собственности на него. Это однако не касается земельных участков, право собственности на которые было приобретено до введения в России системы государственной регистрации прав на недвижимые вещи, а также в отношении земельных участков, находящихся в публичной собственности.
Возможно, я упустил какие-то аргументы в пользу подхода (Б) и (В) и против них. Буду рад вашим комментариям!