книга парижские тайны о чем

Парижские тайны

Середина 30-х гг. XVIII века, парижские трущобы, где вершат свои чёрные дела бандиты и убийцы, а честные бедняки ведут суровую борьбу за существование.

В Париж с целью «вознаграждать добро, преследовать зло, утешать страждущих, постигнуть язвы человечества, чтобы попытаться спасти хотя бы несколько душ от гибели» инкогнито прибывает принц Герольштейнский Родольф, тридцатисемилетний красавец с «большими желтовато-карими глазами», прекрасно владеющий приёмами кулачного боя и воровским арго.

В юности наследник великих герцогов Герольштейнских совершил опрометчивый поступок — узнав, что его возлюбленная Сара ждёт ребёнка, он тайно женился на ней. Старый герцог не признал этого союза, и Родольф осмелился обнажить шпагу против отца. Воспитатель Родольфа, коварный Полидори, с помощью которого был заключён брак, поведал разгневанному отцу, что священник, совершивший обряд, не был священником, а следовательно, брак недействителен. Также он показал юному принцу переписку Сары с её братом, из которой тот понял, что Сара не любила его, а лишь стремилась достичь высокого положения. С тех пор принц преисполнен раскаяния и старается искупить свою вину. К тому же жизнь его омрачена неистребимой скорбью — Сара не пожелала отдать ему родившуюся у неё дочь и вскоре сообщила, что девочка умерла.

В тот же вечер Родольф знакомится с очаровательной девушкой Лилией-Марией по прозвищу Певунья. Не зная родителей, она росла на попечении мегеры по прозвищу Сычиха, которая мучила её, заставляла попрошайничать и воровать. Лилия-Мария попадает в тюрьму и выходит оттуда, когда ей исполняется шестнадцать лет. Не сумев найти работы, она принимает приглашение сводни Людоедки и ступает на путь порока.

Видя, как девушка страдает от своего положения, Родольф выкупает её у Людоедки и увозит в деревню, на ферму в Букеваль, где поручает её заботам мадам Жорж.

Сара хочет отыскать дочь или же, если та умерла, выдать за неё любую другую подходящую по возрасту девушку, дабы смягчить сердце Родольфа и заставить его жениться на ней. Поиски приводят её к Сычихе и её дружку — убийце и грабителю по прозвищу Грамотей. С помощью Поножовщика Родольф нарушает план Сары и осуществляет свой собственный — предлагает бандитам ограбить богатый и никем не охраняемый дом. Разумеется, речь идёт об одном из парижских домов Родольфа, где негодяев будут ждать в засаде люди принца. Не доверяя Родольфу, Сычиха и Грамотей заманивают его в притон «Кровоточащее сердце» и сбрасывают в подвал с водой, а сами раньше условленного срока отправляются грабить указанный дом. Преданность и смекалка Поножовщика спасает не только Родольфа, но и его помощника и друга, сэра Вальтера Мэрфа, на которого напал Грамотей.

Родольф сам вершит правосудие. Ему известно, что Грамотей — бывший муж госпожи Жорж. Этот порочный человек решил отомстить своей добродетельной жене: он похитил их сына, чтобы воспитать из него вора. Однако Франсуа Жермен — так зовут юношу — сумел бежать, и теперь, как удалось разузнать Грамотею, он живёт на улице Тампль. По приказу Родольфа его чернокожий врач Давид ослепляет Грамотея. Затем принц вручает несчастному бумажник и отпускает на все четыре стороны.

Принц желает наградить Поножовщика и дарит ему мясную лавку. Там на растерявшегося малого находят страшные воспоминания об убитом сержанте, и он отказывается от подарка. Тогда Родольф предлагает ему ферму в Алжире, тот соглашается её принять и уезжает.

Под видом коммивояжёра Родольф приходит в дом на улице Тампль, очаровывает суетливую и добродушную привратницу, госпожу Пипле, её мужа-сапожника, а также хорошенькую и трудолюбивую белошвейку по имени Хохотушка,

Госпожа Пипле рассказывает мнимому коммивояжёру о жильцах дома. Под самой крышей в ужасающей нищете живёт гранильщик драгоценных камней Морель и его насчастное семейство, состоящее из жены, её сумасшедшей матери, пятерых малолетних детей и взрослой дочери Луизы. Луиза живёт в служанках у нотариуса Жака Феррана, который слывёт святым человеком, а на самом деле гнусный развратник. Морель кругом в долгах, его хотят посадить в долговую тюрьму. Луиза становится жертвой домогательств нотариуса, у неё рождается мёртвый младенец. Желая избавиться от девушки, Ферран обвиняет её в убийстве ребёнка, и Луизу отводят в тюрьму. Уплатив кредиторам Мореля, Родольф обещает заняться судьбой Луизы.

Несчастной девушке пытается помочь и Франсуа Жермен, также служащий у Феррана. Вечером он берет из кассы нотариуса несколько монет для Луизы, с тем чтобы на следующий день вернуть их уже из собственных сбережений. Его деньги не понадобились, но, когда утром он возвращает их, нотариус обвиняет его в хищении огромной суммы, и Жермена сажают в тюрьму.

О судьбе Жермена Родольф узнает от Хохотушки, которой тот пишет письмо, где объясняет, что с ним случилось, и просит девушку не думать о нем плохо. Честная гризетка, всегда питавшая дружеские чувства к молодому человеку, потрясена случившимся. Видя её искреннее горе, Родольф обещает ей заняться делом Жермена.

Тем временем нотариус, добившись освобождения Певуньи, посылает за девушкой свою преданную служанку, госпожу Серафен. Сия малопочтенная дама, некогда отдавшая Лилию-Марию Сычихе, должна уверить девушку, что везёт её обратно в Букеваль, а на самом деле завлечь её к реке и с помощью семейства речных пиратов Марсиалей утопить. Старуха не знает, что хозяин приказал вместе с девушкой утопить и её.

План нотариуса удался, но только наполовину: падшая женщина Волчица, которую Певунья, сидя с ней вместе в тюрьме, сумела склонить к честной жизни, вытаскивает её из воды. Лилия-Мария попадает в больницу для бедных.

Родольф решает положить конец гнусностям Феррана, сделав его жертвой его же собственных страстей. С этой целью он с помощью госпожи Пипле вводит к нему в дом под видом служанки креолку Сесили, развратную жену доктора Давида, которой ради этого устраивают побег из герольштейнской тюрьмы, куда Родольф заключил её. Распалив похоть нотариуса, девица выманивает у него бумажник с документами и убегает. От неудовлетворённой страсти у Феррана начинается горячка, и он умирает в страшных муках.

Волею судьбы Клеманс, молодая жена одного из друзей принца, маркиза д’Арвиль, посвящает Родольфа в горестные тайны своей семейной жизни. Оказывается, д’Арвиль страдает наследственной эпилепсией. О болезни мужа Клеманс узнала только после свадьбы, и жизнь её превратилась в кромешный ад. Родольф с горечью размышляет о несовершенстве человеческих законов, которые не могут спасти жертву обмана от «противоестественного супружества». Желая помочь молодой женщине, к которой он испытывает искреннюю симпатию, он предлагает ей заняться благотворительностью и стать его сообщницей «в кое-каких таинственных интригах подобного рода».

Но дни Сычихи сочтены. Она идёт в притон «Кровоточащее сердце», где в подвале на цепи сидит слепой Грамотей. Сычиха хочет спрятать там драгоценности и, как всегда, безнаказанно поиздеваться над слепцом. Разъярённый Грамотей, изловчившись, хватает гнусную старуху и буквально раздирает её в клочья.

Тем временем нотариус, добившись освобождения Певуньи, посылает за девушкой свою преданную служанку, госпожу Серафен, Сия малопочтенная дама, некогда отдавшая Лилию-Марию Сычихе, должна уверить девушку, что везёт её обратно в Букеваль, а на самом деле завлечь её к реке и с помощью семейства речных пиратов Марсиалей утопить. Старуха не знает, что хозяин приказал вместе с девушкой утопить и её.

План нотариуса удался, но только наполовину: падшая женщина Волчица, которую Певунья, сидя с ней вместе в тюрьме, сумела склонить к честной жизни, вытаскивает её из воды. Лилия-Мария попадает в больницу для бедных.

Родольф решает положить конец гнусностям Феррана, сделав его жертвой его же собственных страстей. С этой целью он с помощью госпожи Пипле вводит к нему в дом под видом служанки креолку Сесили, развратную жену доктора Давида, которой ради этого устраивают побег из герольштейнской тюрьмы, куда Родольф заключил её. Распалив похоть нотариуса, девица выманивает у него бумажник с документами и убегает. От неудовлетворённой страсти у Феррана начинается горячка, и он умирает в страшных муках.

Волею судьбы Клеманс, молодая жена одного из друзей принца, маркиза д’Арвиль, посвящает Родольфа в горестные тайны своей семейной жизни. Оказывается, д’Арвиль страдает наследственной эпилепсией. О болезни мужа Клеманс узнала только после свадьбы, и жизнь её превратилась в кромешный ад. Родольф с горечью размышляет о несовершенстве человеческих законов, которые не могут спасти жертву обмана от «противоестественного супружества». Желая помочь молодой женщине, к которой он испытывает искреннюю симпатию, он предлагает ей заняться благотворительностью и стать его сообщницей «в кое-каких таинственных интригах подобного рода».

Ревнуя жену, д’Арвиль подслушивает их разговор. Он убеждается, что помыслы Клеманс чисты, но она никогда не полюбит его, ибо не может простить, что он до свадьбы честно не признался ей в своём недуге. Желая заслужить прощение жены, он решается на страшный шаг — самоубийство и, призвав в свидетели друзей, обставляет его как несчастный случай.

Потрясённая поступком мужа, Клеманс с ещё большим жаром посвящает себя благотворительности. Она идёт в женскую тюрьму, где берет под опеку Луизу Морель, посещает лазарет, где знакомится с Певуньей, и из её рассказа понимает, что это та самая девушка, которая исчезла с букевальской фермы и которую безуспешно разыскивает Родольф.

Поножовщик же, доехав до Марселя, осознает, что не может покинуть Родольфа. Он возвращается в Париж, где принц даёт ему задание — попасть в тюрьму и защищать там Жермена.

Умирающая Сара призывает Родольфа и рассказывает ему, что их дочь жива: это Лилия-Мария. Родольф, считающий девушку погибшей, проклинает Сару за то, что та бросила девочку в бездну нищеты и порока. Он догадывается, что виновником падения его дочери был нотариус Ферран.

Безутешный Родольф собирается уехать из Парижа, пребывание в этом городе становится для него нестерпимым. Он даже отказывается поехать на свадьбу Хохотушки и сына госпожи Жорж, которая должна состояться в Букевале, хотя именно благодаря ему Франсуа Жермена оправдали и выпустили из тюрьмы. Принц также щедро облагодетельствовал молодожёнов.

Внезапно в кабинет Родольфа входит госпожа д’Арвиль. Она привезла к принцу выздоровевшую Певунью. Узнав, что девушка — дочь принца, Клеманс падает на колени и благодарит Бога за то, что именно ей выпадает счастье принести ему радостную весть: дочь его жива!

Клеманс приводит Лилию-Марию, и Родольф сообщает ей, что нашёлся её отец. Однако девушка не рада — она не знает этого человека, не знает, как он отнесётся к её прошлому. А господин Родольф сделал для неё все, не погнушался ею, когда узнал, как низко она пала, и поэтому она любит только господина Родольфа. Не выдержав, Родольф со слезами говорит ей, что он её отец. От неожиданного счастья Лилия-Мария падает в обморок.

Родольф извещает Сару, что их дочь жива. Ради неё он готов сочетаться с Сарой законным браком. Призванный в дом священник совершает обряд, свидетели подписывают контракт, объявляющий законным рождение Лилии-Марии. Раскаявшаяся, Сара умирает, так и не увидев дочери.

В честь матери Родольф нарекает дочь Амелией. Он и его жена, бывшая маркиза д’Арвиль, делают все, чтобы девушка смогла забыть о своём прошлом. Принцесса Амелия постоянно занимается благотворительностью, основывает приют для бедных девушек, все любят и почитают её. Влюблённый в неё принц Генрих, пробудивший в её сердце ответное чувство, просит её руки. Однако девушка не может забыть прошлого, не может простить себе своего падения. Она отказывает принцу и уходит в монастырь. Там её единодушно избирают настоятельницей. Считая себя недостойной такой чести, Амелия заболевает и тихо угасает. Родольф и Клеманс рыдают на её могиле.

Понравился ли пересказ?

Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:

Что скажете о пересказе?

Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.

Источник

Расшифровка Эжен Сю. «Парижские тайны»

Как Эжен Сю с помощью остросюжетного детектива пытался решить важные социальные вопросы

Я расскажу о романе французского писателя Эжена Сю «Парижские тай­ны». Он был опубликован в 1842–1843 го­­дах и имел бешеный успех. Об этом успехе мы можем судить как минимум по тому, сколько подражаний он породил. Очень скоро после его публикации и затем в течение XIX века вышли «Лондон­ские тайны», «Россий­ские тайны», «Петербургские трущо­бы» — это роман писателя Крестов­ского, тоже подражание роману Эжена Сю. Были «Тайны» лиссабон­ские, неаполитан­ские, флорентийские, брюссельские, берлинские.

В то время Эжен Сю был уже очень известным писателем, и его биогра­фия довольно любопытна. Сначала он был морским врачом, потом получил наследство от отца, который тоже был врачом, и стал вести роскошную жизнь денди, то есть очень модного франта. При этом Сю писал морские романы, в которых действо­вали вовсе даже не денди, а грубые моряки. И это приводило к забавным водевильным ситуациям: читателям трудно было вообразить реальный облик писателя. В одном из очерков этого времени описывается фойе Парижской оперы, где прогулива­ются разные знаменитые люди, и автор обращается к читателям: «Вы вбили себе в голову, что господин Сю — толстый, грубый и неопрятный моряк, а господин де Бальзак — хруп­кий, бледный кавалер, с видом слащавым и задумчивым. Отодвиньте живот Бальзака, и вы насладитесь видом одетого с иголочки господина Сю». То есть Сю описывал грубых моряков, а сам был худощавым франтом; Бальзак, наоборот, описывал светскую жизнь и разных изысканных дам, которые очень любили читать его произведения, но сам был толстый и пузатый, хотя тоже претендовал на звание денди.

На стра­ницах своего романа о париж­ском дне Сю говорит о нем так: слабая книга с точки зрения искусства, но зато очень нужная книга с точки зрения морали. Это чистая правда: потом мы уви­дим почему. Я далеко не всегда соглашаюсь с Висса­рионом Григорь­евичем Белинским, нашим великим критиком, но тут он написал про этот роман очень точно: «…роман Эжена Сю — верх нелепости. Большая часть харак­теров, и притом самых главных, безобразно нелепа, события завязыва­ются насильно, а развя­зываются посредством deus ex machina». «Бог из ма­шины» — это элемент антич­ного театра: там в самом деле появлялся в конце представления бог и разрешал все противоречия, которые не могли быть разрешены челове­ческими средствами.

Действительно, в романе все это есть. Тем не менее даже сейчас, когда я его перечитывала, то не могла не при­знать, что он очень увлекателен. И чув­ству­ешь себя примерно как ребенок в театре, который видит, что сейчас Волк съест Красную Шапочку, и кричит Красной Шапочке: «Там Волк, Волк, осторожно!» Тут точно так же.

Среди прочего он помогает девушке, у которой прозвище Певунья, еще ее называют Лилия-Мария. Она падшая девушка, но абсолютно благородная и в душе чистая, и опять-таки читатель очень скоро узнаёт, что эта девушка — дочь Родольфа, а он думает, что дочь умерла (Эжен Сю от чита­теля этого не таит и сообщает в примечании). И вот мы хотим ему закричать: это твоя дочь, не упускай ее из вида! С ней происхо­дит все время то хорошее, то плохое. То она в притоне, потом Родольф ее из прито­на освобож­дает, она попадает на идеальную ферму, где все прекрасно. Оттуда ее похи­ща­ют — она попадает в тюрьму. Из тюрьмы ее освобождают, но тут же ее опять хватают плохие люди и пытаются утопить ее в реке. Утопить не удается — она попадает в больницу… И примерно по той же схеме все происходит с другими героями, которым Родольф тоже помогает, но, естественно, не сразу.

Те подражания, о которых я упомянула вначале, в основном касались таких сюжет­ных перепадов. И мы знаем несколько очень знаменитых романов тайн с многими сюжетными линиями, где рано или поздно обязательно выясняется про разных героев или что они в родстве, или что они участвовали, сами того не понимая, в общих предприятиях. Эта схема повто­ряется в романе «Отверженные» Виктора Гюго, а потом оживает в романе Пастернака «Доктор Живаго». Всегда трудно сказать, кто был самый первый, но Эжен Сю, безуслов­но, стоит у начала вот этой романной конструкции.

Чем романы XIX века были похожи на современные сериалы

Я сказала в самом начале, что роман вышел в 1842–1843 годах. Почему это заняло целых два года? Бывает, что если в романе два тома, то, например, один том выходит в одном году, а другой — в другом. Здесь не так. Этот роман печатался изначально в газете. В Париже выходила большая ежеднев­ная политиче­ская газета; она была, что называется, официозная, то есть правитель­ствен­ная. Называлась газета Journal des débats — «Газета прений». Изначально она была создана для того, чтобы печатать прения, дискуссии, которые идут в палате депутатов, но одновременно там, есте­ственно, печаталось и много другого. И есть такое изобретение, которое появилось сперва во Франции, а потом его переняли, в частности, и в России, — фельетон. Мы привыкли, что фельетон — это сатирическое, когда нам разоблачают нехоро­ших людей и над ними смеются. Исходно фельетон совершенно не предполагал сатиры или юмора.

Надо помнить, что газе­ты в это время не продавались в розницу и нельзя было, как у нас сейчас, пойти в киоск и купить один номер газеты. Газеты распространялись только по подписке. Можно было подписаться на три месяца, на полгода или на год, и цена была довольно высокой. Подписка на год стоила 80 франков, а довольно обеспеченный рабочий зарабатывал в год около 500 франков. То есть на газету нужно было угрохать примерно шестую часть заработка. Но французы тогда очень любили читать газеты, даже рабочие — те, кто читать умел. И журналист Эмиль де Жирарден уменьшил сумму подписки ровно в два раза. В 1836 году он начал выпускать газету La Presse, «Пресса», а другой журналист, Дютак, в том же самом году начал выпускать газету Le Siècle, «Век», но получилось так, что помнят все про Жирардена, а про Дютака помнят мень­ше. При этом Жирарден не действовал себе в ущерб. К тому времени в газетах уже печа­тались рекламные объявления, он поставил этот процесс на поток и, естественно, брал за это деньги. А для рекламы, мы знаем, нужно, сейчас сказали бы, «много посещений», а тогда нужно было привлечь много чита­те­лей. Жирарден придумал печатать романы с продолжением в этих самых фель­ето­нах, то есть в подвале. И такие романы стали называться романы-фельетоны.

«Пресса» начала выходить летом 1836 года, а осенью уже вышел первый роман-фельетон — это был роман Бальзака «Старая дева», сравнительно короткий. Эжен Сю печатал «Парижские тайны» с 19 июня 1842 года по 15 октября 1843-го, с паузой в месяц. Читатели — мы знаем этот эффект по современ­ным телесериалам — оказывались на крючке. Было специальное искусство обры­вать текст на самом интересном месте, чтобы написать там: «Продолже­ние следует». Сейчас это называется саспенс. Мы часто думаем, что такие приемы придумали в ХХ–ХХI веках, а раньше такого не было. Но такое было — вот в этих романах-фельетонах, которые пользовались страшной популярно­стью. Они печатались в газетах, и некоторые люди вырезали фельетоны и сами переплетали, чтобы получить самодельную книгу. Кроме того, главы печа­тались — уже после газетной публикации — в виде отдельных брошюрок, которые тоже можно было сплести в общий текст, а потом уже, когда печатание фельетона заканчивалось, издавалась отдельная книга. В результате аудитория романа очень увеличивалась.

Другой замечательный французский писатель, Теофиль Готье, рассказал о романе Сю: «Его читали все, даже неграмотные — им декламировал вслух добрый приврат­ник-грамотей». Можно привести цифры. Тираж газеты был около 10 тысяч экземпляров, но считается, что один номер читали четыре-пять человек, потому что люди передавали газету один другому, читали вслух, иногда подписыва­лись в складчину. У отдель­ного издания «Парижских тайн» тираж был 60 тысяч экземпляров, но счита­ется, что общее число прочитавших роман в газете, в отдельных выпусках и в виде книги — от 400 до 800 тысяч читателей. В то время 800 тысяч — это примерно население Парижа.

О чем читатели писали Эжену Сю

Но почему я сказала, что люди XIX века, как выясняется, читали эти «Париж­ские тайны» не так, как мы? Они, конечно, следили за интригой, за этими «продолжение следует», интересова­лись, что произойдет дальше с героями. Но в письмах читателей к Эжену Сю (эти письма сохранились и боль­шин­ство опубликовано) обнаружи­вается совершенно потрясающая картина: роман читали не ради острой интриги. Вот, к примеру, что пишет Эжену Сю один каменотес: «Я рабочий, у меня для чтения мало времени, и еще меньше — денег, поэтому я выбираю книги как можно более серьезные, а значит, сами понимаете, романов сторонюсь. Однако я знаю, что попада­ются порой романы, свободные от обычных глупостей. Они полны настоящей философии и оказывают великую услугу делу прогресса».

Таких писем очень много, из экономии времени я не буду их цитировать все, потому что, повторюсь, они изданы и проанализированы. Я сказала, что сначала Сю не думал превращать свой роман в социальную проповедь или манифест — он просто хотел описать экзотические нравы парижских «индейцев». Есть легенда о том, что он познакомился с социалистом и тот обратил его в свою веру. Но я думаю, что последователь­ность событий была другая: Сю начал писать остросюжетный роман, а потом, читая письма, как бы сам отчасти превратился в Родольфа: у него откры­лись глаза; он уви­дел, что происходит на этом социальном дне; увидел, выражаясь уже более поздними словами Гюго, отверженных и стал думать, как этим отверженным помочь. А письма его толкали в эту сторону и показывали, что можно и нужно сделать для улучшения положения людей — парижан, французов.

Когда школьники пишут сочинение про «Евгения Онегина», обычно упоми­нают лирические отступления. А в «Парижских тайнах» — не лири­ческие, а, я бы сказала, идеологические отступления. Что там обсуждается? Права женщин, право на развод (в течение почти всего XIX века развод был во Фран­ции запрещен), польза одиночного заключения — потому что во Франции одиночное заключение было большой редкостью, все заключен­ные спали вповалку и, естественно, заражали друг друга пороками, физиче­скими и нравствен­ными. В романе обсуждаются и другие серьезные проблемы: обязанности правительства и государства по отношению к оступившимся гражданам, вред смертной казни и прочее.

Еще один пример — про тюремное наказание. Сю пишет: «…ваша система нака­заний, вместо того чтобы исправлять, развращает людей. Вместо того чтобы улучшать нравы, она их ухудшает. Вместо того чтобы исце­лять моральный недуг, она превращает его в неисцелимую болезнь». Смертная казнь никого ничему не учит, если она происходит вдали от толпы. Впрочем, чаще всего в то время она как раз происходила на виду, но и это не при­но­сило никакой пользы. В тогдашнем Париже была специальная площадь для казней, толпа ходила туда как на праздник, хохотала, и никакой поучительности в этом вовсе не было.

Как роман Эжена Сю влиял на жизнь, а жизнь — на роман

Роман Сю печатался, напомню, в почти правительственной газете, и читатели получали вместе с острым сюжетом проповедь. И проповедь эта была обращена не только и не столько к низшим классам, сколько к высшим. Сю призывал богатых заниматься благотворительностью. Одновременно Сю их немножко пугал — мол, если вы не будете помогать бедным, то они сделаются разбойниками и грабителями, которых уже никто не исправит.

И дальше происходит удивительное. Возникает постоянный контакт романа и жизни, и одно влияет на другое, причем это влияние работает в обе стороны, чего, конечно, не происходит, когда роман появляется сразу в виде книги; в этом случае читателям гораздо труднее повлиять на роман. А вот когда роман печатается в газете, эти контакты между жизнью и произведением становятся гораздо более интенсив­ными. Например, Сю получает письмо от благотвори­тельницы, и эта дама ему пишет, что она занимается благотвори­тельностью, но ей недостает рекламы. Ей надо, чтобы об этой благотворитель­ности знали другие люди, и они тоже тогда, может быть, к ней присоеди­нятся. И после этого Сю усиливает линию благотворительности в своем романе и показывает разных прекрас­ных дам, которые этим занимаются. Таких писем у Эжена Сю накопилось огромное количество — до 500 или даже больше. И он завел специальную рубрику в этой же газете, которая называлась «Письмо господина Эжена Сю редактору Journal des débats», и в этой рубрике он печатал отрывки из писем к самому себе. То есть вот этот контакт с одними читате­лями был явлен остальным читателям, которые могли про это не знать.

В сам роман Сю включал факты (например, судебные случаи), взятые из жиз­ни. Скажем, там показан вор-рецидивист, который украл несу­ществен­ную мелочь, и судебный исполнитель — мэтр Буляр, присвоивший огромные суммы, деньги своих клиентов. Так вот, наказание их настигает совершенно непропор­циональное: естественно, что вору-рецидивисту, который украл кошелек с 10 франками, назначают суровое наказание, а мэтру Буляру, который всех знает в судейской среде, — совсем маленькое. И в каче­стве примера, что так бывает на самом деле, Сю приводит два приговора из газеты «Судебный бюллетень», и там рассказана ровно такая же история: судебного исполнителя, который злоупотреблял доверием клиентов, приговорили к двум месяцам тюрьмы и 25 франкам штрафа — этого даже на треть подписки на газету не хватит, — а несчастного, укравшего жалкую мелочь, «поношенную одежду, старые простыни, дырявые сапоги, две прохудившиеся кастрюли и к тому же две бутылки белой швей­царской водки», отправили на каторгу на 20 лет. У Сю свои, выдуманные герои, но в качестве параллели к рассказу об их судьбе он ссылается на реальный факт. А с другой стороны, был один судейский чиновник, который писал Сю очень подробные письма и объяснял, что он замечательно пишет, но у него есть неточности в изображении судебной системы и законов. То есть Сю находился в постоян­ном контакте с читателями и, более того, предлагал им рецепты!

Еще интереснее дело обстоит с концом романа. По походу своего повество­вания Сю ищет способы, как помочь бедным людям, отверженным. И пред­ла­гает такую меру — создать беспро­центный банк, который будет выдавать рабочим, потерявшим работу, беспроцентную ссуду с тем, чтобы они потом, когда начнут работать, благородно сами ее возвращали. Вот такой рецепт. Казалось бы, чистая утопия.

Как я сказала, роман печатался в Journal des débats до 15 октября 1843 года. В книжном издании есть эпилог, последние слова. Роман заканчивается на том, что Лилия-Мария, та самая Певунья, хотя и обрела своего родителя, но тем не менее умерла, ее похоронили. Но в газете роман на этом не кончается, потому что в последнем номере есть датированное тем же числом письмо Эжена Сю к редактору Journal des débats. И в этом письме он рекомендует ему газету «Народный улей», которую выпускали рабочие. Эта газета на первой странице цитирует слова Родольфа, главного героя «Парижских тайн», о том, как хорошо помогать несчастным, но лучше предупреждать несчастье и преступление. Дальше эта народная газета призывает богатых следовать примеру Родольфа и сообщает, что в редакции есть адреса тех, кто нуждается в помощи, а вы, богатые, можете обратиться в редак­цию, если хотите участвовать в благотворительности, и получить эти адреса. А дальше сам Сю пишет, что ему из Лиона и Бордо сообщают, что там начали воплощать в жизнь утопиче­скую, казалось бы, идею о беспроцент­ном банке для безработных трудящихся.

К чему я клоню все это время: что тот факт, что роман печатался в газете, менял отношения текста с жизнью, напрямую соединял писателя с читате­лями, и оказывалось, что ценен он не столько интригой, сколько вот этим своим социальным пафосом. Это довольно удивительно, и этого нельзя понять из самого текста или из фильма.

Почему это для нас важно? Не только потому, что затрагиваются вопросы, которые остаются вполне современ­ными: права женщин, смертная казнь, возвращение бывших заключенных к нормальной жизни и прочее. Мне кажется, что есть минимум еще две причины, почему это важно. Во-первых, есть такая идея, которую часто повторяют, и мне самой случалось ее повто­рять, что Россия — литературо­центрическая страна и у нас в XIX веке не было философии и ничего не было, кроме литературы, и поэтому все социальные вопросы решались в рома­нах, в художественной литературе. Это правда, но гордость за то, что это было только у нас, не совсем правильная. Не скажу про другие страны, но во Франции мы видим на примере «Парижских тайн», что роман читали не только и не столько как художе­ственное произве­дение, а как учебник жизни. Там искали рекомендации, как жить. В этом смысле мы с французами очень, так сказать, сродни — мы не одни были такие литературо­центричные.

Как «Парижские тайны» повлияли на Достоевского и Чернышевского

Почему роман Эжена Сю еще важен? Без него, я думаю, не было бы как мини­мум двух очень знаменитых произведений русской классической литературы XIX века.

Еще один роман, который, наверное, был бы по меньшей мере другим без «Парижских тайн», — это «Что делать?» Николая Чернышевского. В романе Сю есть повторяющийся мотив — один герой говорит другому: ну давай помечтаем, вот представь себе, как бы могла сложиться твоя жизнь, если бы все было так, как ты мечтаешь, идеально. И тот, второй, сначала не соглаша­ется: ну а что мечтать о невозможном! — а потом начинает эту утопию рисо­вать, строить воздушные замки, придумывать идеальный вариант. А потом оказывается, что этот воздушный замок вдруг осуществляется.

Конечно, в «Парижских тайнах» чаще всего всё осуществляется с помощью Родольфа, который — и это в романе даже внятно проговорено несколько раз — такая замена Бога на земле. Он всемогущ, как Бог. Мы скажем — супермен, а Эжен Сю говорил «как Бог», и те люди, которых он спасает, смотрят на Родольфа как на божество. Но одно­временно там есть и конкретные почти что бизнес-планы — в частности, тот самый беспроцентный банк, о котором я говорила.

И еще вот что: в романе есть более или менее второстепенная героиня, ее зовут Риголетт, а русские переводчики перевели ее прозвище как Хохотушка, потому что rigoler — это «смеяться, хохотать». Она гризетка, работница-швея, работает дома. Она очень положитель­ная, очень бережливая, и в романе приводятся трогательные подсчеты: она расска­зывает, сколько тратит сантимов на то, на другое, на еду, на одежду, сколько она может сэкономить, чтобы потом купить себе букет цветов, а сколько — на корм двум своим птичкам. Когда я это читала, сразу вспомнила «Что делать?», как Вера Павловна, рассказывая о своей мастерской, с маниа­кальной дотош­ностью подсчитывает, сколько работницы тратят на зонтик — и как они покупают зонтик для нескольких швей один, потому что все швеи в дурную погоду не пой­дут под дождь и потому они могут купить один хороший зонтик, а не пять плохих, — и сколько стоит все остальное. Эти подсчеты, а также эта манера строить конкретный бизнес-план для утопии — я думаю, что Черны­шев­ский, когда это сочинял, держал в голове «Парижские тайны», потому что роман этот был страшно известный и страшно популярный.

P. S.

У меня нет воспоминаний о том, как я в детстве зачитывалась этим романом. Я его читала в первый раз, наверное, когда училась в универси­тете — честно сказать, он на меня не произвел сильного впечатления. Но лет десять назад вышла книжка замечательной современной французской исследовательницы Жюдит Лион-Каэн, она историк и историк литературы. Лион-Каэн написала книгу, которая называется «La Lecture et la Vie», «Чтение и жизнь», и речь там идет о переписке читателей с авторами.

Я написала рецензию, перевела главу из этой книги как раз про то, как читали Эжена Сю. Так что мое сильное впе­чатление от «Парижских тайн» было опосредованное — через другую книгу.

Источник