В сущности никакой истории нет есть только биографии что значит
Беседы с мудрецами Ральф Уолдо Эмерсон
Сегодня, 25 мая, день рождения американского писателя
Ральфа Уолдо Эмерсона (1803 –1882). Поэтому к нему мысленно обратился наш медиум и взял у него интервью:
М. – Уважаемый мистер Эмерсон, Ваша долгая жизнь, вероятно, многому Вас научила. С возрастом накапливается опыт. Значит ли это, что мы поневоле становимся умнее?
Р.Э. – Годы учат нас многому, о чем знать не желают дни.
М. – Но люди, как правило, живут своими радостями и бедами изо дня в день.
Р.Э. – Жизнь состоит из того, что человек думает в течение всего дня.
М. – В наше рыночное время люди главным образом думают о деньгах – где бы их достать побольше.
Р.Э. – Деньги часто слишком дорого стоят.
М. – Конечно, иногда ради них люди теряют совесть, покой, здоровье, а иногда и жизнь. Тем не менее, они позволяют исполнить все желания, достигнуть высот власти и даже величия, не так ли?
Р.Э. – Самый великий человек в истории был самым бедным.
М. – Как видно, его последователи не слишком стремятся ему в этом подражать.
Р.Э. – Быть великим – значит быть непонятым.
М. – Вы правы. Недаром сегодня специалисты и журналисты спорят о судьбах и значении многих исторических личностей и никак не могут прийти к соглашению. Возможно, история как наука еще не сложилась?
Р.Э. – В сущности, никакой истории нет; есть только биографии.
М. – Может быть. Часто, читая биографии выдающихся людей, с горечью убеждаешься, что жизнь у них была тяжелой, современники их не понимали, достоинств не ценили; признание пришло посмертно. Иногда их, правда, поддерживали друзья. Но тоже редко. Так что при жизни они от людей не видели никакой благодарности за свой вклад в интеллектуальную копилку человечества.
Р.Э. – Единственная награда за добродетель – сама добродетель; единственный способ иметь друга – быть другом.
М. – Кого Вы называете другом?
Р.Э. – Друг – это человек, при котором можно думать вслух.
М. – Конечно. Но даже и с таким человеком не стоит делиться сокровенным – ведь обстоятельства могут измениться. Возможно, некоторые мысли надо держать при себе?
Р.Э. – Вы сможете позаботиться о своей тайне лучше, чем кто-либо другой.
М. –А вот влюбленные обычно доверяют друг другу свои тайны – ведь им кажется, что любовь вечна.
Р.Э. – Любовь временна и кончается браком.
М. – Разве, став супругами, люди не делаются еще ближе?
Р.Э. – Большая часть мужчин и большая часть женщин имеют на одного супруга больше, чем надо.
М. – Что Вы говорите! Если люди имеют основания верить друг другу и ведут себя достойно, их брак может стать счастливым.
Р.Э. – Никто не говорит правду и не живет праведно две минуты подряд.
М. – Тогда, конечно, возможны неприятности.
Р.Э. – Мы закипаем при разных температурах.
М. – Чтобы вообще не закипать, а всегда оставаться в добром расположении духа, надо во всем уступать ближним и ничего от них не требовать. Как говорится, да не оскудеет рука дающего.
Р.Э. – Мы не до конца прощаем дающего. Рука, которая кормит, может быть и укушена.
М. – Вот это очень обидно. Как же следует жить, чтобы сохранить душевный покой?
Р.Э. – Людей следует принимать небольшими дозами.
М. – Как верно Вы сформулировали эту мысль! Вы, видимо, о людях в целом не слишком высокого мнения?
Р.Э. – Общество – это лечебница для неисцелимых.
М. – Вы повторяете слова А.Шопенгауэра, который сказал, что «мир – это госпиталь неизлечимых».
Р.Э. – После автора хорошего изречения на втором месте стоит тот, кто первым его процитировал.
М. – Ну, кто там был первый, кто второй, неважно. Дело в том, что мы все равно живем в этом мире и в этом обществе, и надо как-то приспособиться. Для этого следует хорошо учиться и получить высшее образование, верно?
Р.Э. – То, чему мы учились в школах и университетах,– не образование, а только способ получить образование.
М. – Согласен. А как узнать, что человек воспользовался этим способом?
Р.Э. – Признак хорошего образования – говорить о самых высоких предметах самыми простыми словами.
М. – Мне кажется, это редкий дар. Обычно приходится наблюдать, как специалисты, беседуя между собой перед широкой аудиторией, стараются о любых, даже не самых труднодоступных предметах, говорить на языке терминов. Отделяя себя, таким образом, от этой самой аудитории. Но оставим это на их совести. Образование еще не воспитание, и учиться хорошим манерам тоже необходимо для жизни в обществе. Хорошо воспитанный человек имеет какие-то преимущества, как Вы считаете?
Р.Э. – Хорошие манеры – это то, что позволяет умному держаться на расстоянии от дурака.
М. – Вы так думаете? Не всегда это получается. Вот вежливость, кажется, ничего не стоит, а многие тратят ее слишком экономно, особенно общаясь с близкими. Может, им она представляется пустой тратой времени?
Р.Э. – Жизнь не настолько коротка, чтобы не хватало времени на вежливость.
М. – Мне тоже так кажется. И вполне достаточно времени на то, чтобы сказать другим доброе слово, похвалить их достоинства и достижения, поблагодарить за услугу, наконец. Почему это не так часто происходит, как Вы думаете?
Р.Э. – Есть люди, слишком хорошие для того, чтобы портить их похвалой.
М. – Вот оно что! Значит, портить похвалой следует только людей неприятных и негодных. Чтобы совсем их растлить и так искоренить зло. Теперь все прояснилось. Раньше это просто не приходило в голову.
Р.Э. – Люди видят лишь то, что готовы увидеть.
М. – Спасибо, уважаемый мистер Эмерсон, за интересные ответы. В завершение нашей беседы хотелось бы услышать от Вас что-нибудь жизнеутверждающее, чтобы наши возможные читатели прониклись оптимизмом.
Р.Э. – Мы умнее, чем нам кажется.
С этими словами дух нашего замечательного собеседника нас покинул.…
В сущности никакой истории нет есть только биографии что значит
ПРЕДЧУВСТВИЕ КОНЦА
(М.: Эксмо; СПб.: Домино, 2012)
«В сущности, никакой истории нет; есть только биографии»
Ралф Уолдо Эмерсон.
Эта книга, вызвавшая довольно разноречивые отклики, заставила меня почему-то подумать о вещах, речь о которых в ней заходила лишь вскользь. Но как-то по-особому остро… И я соглашусь с мнением моего друга, посоветовавшего мне прочесть ее – она очень стоящая!
Странным образом простая житейская история ее героев вызывает противоположные ощущения – как велик и одновременно как жалок практически любой человек! Как непознаваемо сложна даже самая простая судьба и сколько тайн может прятаться за самыми, казалось бы, заурядными вещами!
Читать роман легко: он написан простым и ясным языком, что меня всегда удивляет и подкупает в произведениях, имеющих многослойную и многозначную структуру. Дезориентироваться и запутаться, подобно главному герою, может любой – редкая судьба обходится без странных таинственных пустот, мучительных, полных боли стечений обстоятельств, в которых мы одновременно виновные и пострадавшие, а почему – нам не понять, хоть думай об этом всю жизнь…
Завязка типична до банальности, ситуация эта знакома всем, кто не слишком молод – сейчас мир несколько изменился и молодежь живет по несколько иным законам, чем раньше.
Обрисую ее как можно более условно, без потрясающей и очень достоверной образной конкретики.
Встречаются Обыкновенный Мальчик и Злая Девочка. Где-то на заре шестидесятых, в Англии… Им около двадцати – но иначе как детьми я их назвать не могу. Трудно сказать, есть ли между ними что-то, что можно назвать настоящей любовью. Но Мальчик, как большинство его ровесников, просто изнемогает от сексуального голода, и ни о чем другом думать просто не в состоянии. Кажется, он готов сносить от своей подружки всё, лишь бы она позволила ему немного больше, чем поцелуи… Сносить всё – это слышать постоянные насмешки и придирки, терпеть то, что она самоутверждается за его счет, дразнит, унижает… Она… Она – не то опасается беременности, не то боится, что ее бросят, не то хочет замуж за этого Мальчика, не то – хоть как-нибудь устроить свою жизнь. Трусоватая стервозность тоже неуверенного в себе существа – ужасна. Отношения мучительны, и длятся долго, усугубляя взаимные страдания…
Расставание неизбежно, и оно происходит. Но тут примешивается еще одно обстоятельство, которое кажется Обыкновенному Мальчику просто нестерпимым.
Злая девочка, расставшись с ним, начинает встречаться с его Другом – Необыкновенным Странным Мальчиком, Невероятным Умником. И этот Умник не находит ничего лучше, чем написать бывшему однокласснику, старому другу, письмо, извещающее его о том, что он встречается с его «бывшей». Зачем? Наверное, для очистки совести, чтобы друг не узнал об этом от других и не счел это предательством.
Самолюбие героя уязвлено этим письмом до крайности. Ему кажется, что над ним издеваются намеренно, что все, что узнала о нем бывшая подружка, все унизительные ситуации, в которые она его ставила – теперь разделены ею с торжествующим соперником, дружить с которым более невозможно…
Мальчик пишет ответ.
Многие годы его память услужливо прячет этот ответ от него самого – он помнит его «в общих чертах».
И лишь много лет спустя, уже пожилым человеком, он получает его ксерокопию и с содроганием понимает, что письмо его было ужасным. И что содержало ПРОКЛЯТИЕ.
И это проклятие – сработало…
И тогда – слой за слоем возвращая себе память о случившемся, Старый Мальчик, Энтони, понимает, что его память о событиях того времени – не совсем настоящая. Он помнит то, что позволяет ему жить, не мучаясь, не ведая того, что и сам он не совсем невинная жертва…
Чаще всего в рассуждениях автора фигурирует «время», «прошлое», «история», «молодость» и «старость», «смерть» и «память».
Мысли о том, что мы не можем доверять даже собственной памяти – не новы. Но умножив это недоверие на число участников событий, мы получаем мир, в котором ни о чем невозможно судить определенно и окончательно, хаос, бездну…Миллионы, миллиарды людей, уходящих из мира непонятыми даже самими собой – это ли не ужас?
Только очень большое мужество может помочь это вынести. И любовь, о которой в книге нет, практически, ни слова – за что я очень благодарна Джулиану Барнсу… Потому, что присутствие неназванного – яснее.
Цитаты:
Все мы существуем во времени — оно нас и формирует, и калибрует, но у меня такое ощущение, что я его никогда до конца не понимал. Не о том речь, что оно, согласно некоторым теориям, как-то там изгибается и описывает петлю или же течет где-то еще, параллельным курсом. Нет, я имею в виду самое обычное, повседневное время, которое рутинно движется вперед заботами настенных и наручных часов: тик-так, тик-так. Что может быть убедительнее секундной стрелки? Но малейшая радость или боль учит нас, что время податливо. Оно замедляется под воздействием одних чувств, разгоняется под напором других, а подчас вроде бы куда-то пропадает, но в конце концов достигает того предела, за которым и в самом деле исчезает, чтобы больше не вернуться.
В ту пору мы считали, что томимся в каком-то загоне, и не могли дождаться, когда нас выпустят на волю. А когда настанет этот миг, наша жизнь — и само время — понесется стремительным потоком. Откуда нам было знать, что жизнь как-никак уже началась, что мы уже получили некоторую фору и понесли некоторый ущерб? А кроме того, если нас куда-то и выпустят, то лишь в другой загон, попросторнее, с трудно различимыми на первых порах границами.
Но пока этого не произошло, мы были одержимы книгами, сексом, идеями меритократии и анархизма. Все политические системы виделись нам порочными, но мы не рассматривали никаких альтернатив, кроме гедонистического хаоса.
Я выжил. «Он выжил и рассказал, как это было» — кажется, так говорится, да? История — вовсе не ложь победителей, как я в свое время грузил старине Джо Ханту; теперь я это твердо знаю. Это память выживших, из которых большинство не относится ни к победителям, ни к побежденным.
На склоне лет хочется немного отдохнуть, согласны? Мы ведь это заслужили. Я, например, именно так и думал. Но потом приходит понимание, что жизнь не торопится раздавать заслуженные награды. Кроме того, в молодости мы полагаем, что способны просчитать, какие болячки и горести могут прийти с возрастом. Мысленно рисуем одиночество, развод, вдовство, отдаление детей, кончину друзей. Предвидим потерю статуса, утрату влечений — и собственной привлекательности. Можно пойти еще дальше и рассмотреть приближение смерти, которую всегда встречаешь в одиночестве, даже если рядом близкие. Все это — взгляд в будущее. Но гораздо труднее не просто заглянуть в будущее, а из будущего оглянуться назад. Узнать, какие новые эмоции приносит с собой время. Обнаружить, например, что с уменьшением числа очевидцев становится все меньше доказательств твоей жизни, а потому и меньше уверенности в том, кто ты есть и кем был. Даже если скрупулезно вести архив — собирать дневники, звукозаписи, фотоматериалы, — впоследствии может оказаться, что фиксировать нужно было нечто совсем другое. Какое там изречение цитировал Адриан? «История — это уверенность, которая рождается на том этапе, когда несовершенства памяти накладываются на нехватку документальных свидетельств».
Я по сей день читаю много исторической литературы и, конечно, отслеживаю всю официальную историю, которая разворачивается у меня на глазах, — падение коммунизма, Маргарет Тэтчер, одиннадцатое сентября, глобальное потепление, — с обычной смесью страха, тревоги и осторожного оптимизма. Но современная история всегда вызывала у меня определенное недоверие, не то что история античного мира, Британской империи или русской революции. Возможно, мне представляется более надежной та история, которую люди оценивают в целом единодушно. Но возможно, что здесь наблюдается все тот же парадокс: история, которая вершится у нас перед носом, должна, казалось бы, видеться наиболее отчетливой, а на деле она наиболее расплывчата. Мы существуем во времени, оно нас и формирует, и калибрует, а к тому же служит мерилом истории, так ведь? Но если мы не понимаем сущность времени, не можем постичь тайну его хода и скорости, что уж говорить об истории — пусть даже о нашем личном ее отрезке, кратком и почти не документированном?
В молодые годы для нас любой человек едва за тридцать — пожилой, а кому больше полтинника, тот — старая развалина. И время, идя вперед, подтверждает, что не так уж мы ошибались. Мелкие различия во времени, критические и весьма ощутимые для молодых, стираются. Все мы в конце концов попадаем в одну возрастную категорию — в категорию немолодых. Я по этому поводу никогда не парился.
Но это правило — не без исключений. Для некоторых различия во времени, установленные по молодости лет, никуда не исчезают: старший остается старшим, хотя седые бороды у всех одинаковы. Для некоторых разрыв, скажем, в пять лет означает, что в извращенном восприятии один — или одна — из нас будет считать себя мудрее и разумнее, хотя факты свидетельствуют об обратном. Или, наверное, правильнее будет сказать: поскольку факты свидетельствуют об обратном. Поскольку это равновесие, как отчетливо видно со стороны, нарушилось в пользу чуть более молодой личности, более старшая личность будет оберегать свое мнимое превосходство все более истово. И все более нервозно.
Мы живем весьма примитивными допущениями, вы согласны? Например, что память включает в себя события плюс время. Однако не все так просто. Кто из великих сказал, что память — это то, что мы считали забытым? Пора бы нам усвоить, что время работает не как фиксаж, а скорее как растворитель. Но такое утверждение неудобно, не в нашу пользу, оно не помогает идти по жизни, поэтому мы его игнорируем.
Сейчас пришло в голову: разница между молодостью и старостью заключается, среди прочего, в том, что молодые придумывают для себя будущее, а старики — прошлое.
Помню, на исходе отрочества мой разум пьянили авантюрные мечты. Вот я вырасту. Отправлюсь туда-то, совершу то-то, сделаю открытие, полюблю одну, потом другую, третью. Буду жить, как живут и жили герои книг. Каких именно — я точно не знал, но верил, что познаю страсть и опасность, наслаждение и отчаяние (чем дальше, тем больше я склонялся к наслаждению). Однако… кто это писал, что искусство высвечивает ничтожность жизни? В какой-то момент, на подходе к тридцатнику, я признался себе, что весь мой авантюризм давно улетучился. Того, о чем мечтало мое отрочество, мне не видать как своих ушей. Я буду подстригать лужайку, ездить в отпуск, проживать жизнь.
Но время… Сначала оно преподает нам урок, а после скручивает в бараний рог. Мы считали, что проявляем зрелость, а на самом деле — всего лишь осторожничали. Воображали, что связаны ответственностью, а на самом деле трусили. То, что мы называли реалистичностью, оказалось лишь способом уклонения от проблем, а не способом их решения. Время… дать нам достаточно времени — и все наши самые твердые решения покажутся шаткими, а убеждения — случайными.
Что я понимал в этой жизни, если всегда жил с оглядкой? Если не изведал ни побед, ни поражений, а просто плыл по течению? Если быстро отказался даже от своих жалких амбиций? Если избегал неприятностей и называл это инстинктом выживания? Если платил по счетам, ладил, насколько возможно, со всеми, а вдохновение и отчаяние знал только по романам? А если за что-то себя и упрекал, то всегда безболезненно?
Да, обо всем этом предстояло как следует подумать, когда ко мне пришли очень специфические угрызения совести — в виде раны, нанесенной в конце концов тому, кто всегда уворачивался от ран, за что и поплатился.
Жизнь подходит к концу — точнее, не сама жизнь, а кое-что другое: возможность каких-либо перемен в этой жизни. Тебе предоставляется длительная остановка; времени достаточно, чтобы задаться вопросом: что еще я сделал не так?
О месте человека в истории
Как соотносятся история и жизнь конкретного человека? Ральф Уолдо Эмерсон высказал мысль, что на самом деле никакой истории нет, а есть только биографии. Такой экзистенциальный подход лично мне очень близок. Я думаю, история реальна и значима ровно настолько, насколько отражается в сознании её участников, творцов и свидетелей.
Николай Бердяев в «Самопознании» и других своих книгах замечает, что ему нисколько не импонирует массивность истории. Прежде всего потому, что она совершается не для отдельного человека. Более того, она враждебна началу личности. И в целом, пишет Бердяев, история не священна; напротив, она преступна, и необходимо десакрализировать её в сознании людей. И если имеет смысл такое выражение, как «суд истории», то в конце времён должен состояться и суд над историей.
У Ошо не раз встречаются сходные мысли. Он утверждает: историю творят (а потому остаются в ней) в основном разные безумцы. Делать историю – значит причинять горе и страдания огромным массам людей. А нормальных людей история не замечает, они для неё в лучшем случае расходный материал.
И П.Д. Успенский высказывается определённо: для человека нет и не может быть иного времени, кроме времени его жизни.
Я полностью согласен с этими мыслителями. Прежде всего, по ощущению, что такое по сути история, и каково моё личное место в ней. Самым точным было бы сказать, что я себя в истории никак не ощущаю. Все прошлые события при попытке их себе представить кажутся мне коллективным сном человечества, тяжёлым и кошмарным.
Даже история собственной жизни – с момента, как я впервые себя осознал, до настоящего момента – мною воспринимается не как последовательность каких-то внешних событий, происходивших со мной и окружающими, а как постепенное и всё большее пробуждение, прояснение осознания себя в постоянно меняющемся контексте происходящего. Постоянно ловлю себя на ощущении, что самое существенное в моей природе, в последней глубине моего «я», остаётся неизменным на протяжении всех периодов моей жизни. Конечно, опыт восприятия окружающей действительности видоизменяется и растёт. Но глубже него всегда присутствует нечто такое, что позволяет сохранять целостность и связность этого опыта, воспоминаний, впечатлений. Такое самоощущение было у меня в пять лет, остаётся таким и сейчас, когда мне за пятьдесят.
Вопрос «в какой форме существует прошлое?» далеко не прост, как и аналогичный вопрос насчёт будущего. По сути это вопрос о природе времени, который был и остаётся камнем преткновения для человеческого разума уже много веков.
Для меня время – это отражение в человеческом сознании всеобщего и необратимого течения от начала Вселенной к её концу. «Космологической стрелы времени», по выражению британского астрофизика Артура Эддингтона.
События, которые люди видят вокруг себя и в которых участвуют, несравнимы по масштабам со вселенскими. Для человечества его история мало связана с направлением перемен в целом мире. Однако вся история, да и вся эволюция жизни на Земле – частный фрагмент, эпизод этого сложного и неоднородного, но при этом глобального и всеохватного процесса.
Я склонен думать, что актуально существует только вот этот момент, когда я это пишу; и тот, когда вы это читаете. Всякие параллельные пространственно-временные континуумы, где якобы записано и пребывает в статичном (и воспроизводимом) состоянии прошлое и будущее, – плод воображения. И если вдуматься, довольно жуткий. Примерно из той же оперы, что и вечный ад или идея вечного повторения всего, что было и будет.
Идея путешествий в прошлое или будущее была и остаётся популярна у фантастов. Писатели с развитым воображением полагали возможным перемещаться во времени неким хитроумным научно-техническим способом. Однако в последнее время такие возможности на полном серьёзе обсуждают некоторые учёные. Предполагается, что через «чёрные дыры» и прочие популярные нынче «кротовые норы» можно попадать то ли в альтернативные вселенные, то ли во множественные варианты нашей, где время течёт иначе.
Мне эти идеи кажутся абсурдными, в лучшем случае – фантомами воображения. Думаю, что в актуальном виде ни прошлого, ни будущего нет, а реально наличествует только настоящее. И саму реальность интуитивно представляю одной и единой, хотя многообразной и неоднозначной в своих проявлениях. А не такой, которая может ни с того ни с сего расщепляться, как колода карт, на много подобных, отдельных и независимых друг от друга.
Другое дело, что время относительно и неоднородно, как утверждает теория относительности. А согласно квантовой механике, в масштабах микромира оно вполне может быть многомерным и/или дискретным. И возможно, отношения между прошлым и будущим действительно не столь линейно-однозначны, как рисовалось в механистической картине мира до 20 века, и как это воспринимается обыденным сознанием.
Но полагаю, всё это не отменяет сути времени: его всеобщего и необратимого характера. И мне кажется принципиальной ошибкой, когда думают, что любой момент прошлого или будущего существует объективно; что его можно сколь угодно раз вызвать из небытия или попасть в него одним прыжком, будто заново прокрутить кадр некоей вселенской киноплёнки.
Я бы сказал, если будущее и существует, то только как вероятность. А прошлое – как память. Вернее и шире: любой способ зафиксировать информацию, а также возможность воспроизвести и интерпретировать её в контексте знаний текущего времени. Летописи, документы, книги, фотографии, звуко- и кинозапись, компьютерная память и т.п. – и, разумеется, плюс те, кто могут это воспринимать и понимать. Без живых людей все эти средства в качестве носителей информации о прошлом ничем не будут отличаться от камней.
Можно было бы возразить, что человеческое прошлое существует в виде результатов (возьмём шире – последствий) человеческой деятельности. Но и на это можно было бы ответить, что все эти последствия актуальны для нас только в текущий момент. Многими мыслителями всех времён и народов на разные лады высказана мысль, которую я нахожу глубоко верной, несмотря на парадоксальность. Наверное, наиболее чётко её сформулировал Шопенгауэр: «Никто не жил в прошлом и никому не придётся жить в будущем; настоящее и есть форма жизни».
Во всяком случае, как бы ни отвечать вопрос о реальности прошлого, молиться на него я не намерен. Некоторые с таким восторгом глядят назад, словно это сияющее будущее; будто там можно найти какую-то опору, и оттуда можно черпать вдохновение для дальнейшей жизни. Называют его «славным», «великим» и чёрт знает ещё каким. Меня удивляет такое отношение.
Отдельные поступки и достижения конкретных личностей или свершения коллективов, социальных групп (не такие уж многие, если брать историю целиком) наверняка заслуживают подобных эпитетов. Но не прошлое как таковое, не тёмные глубины веков, не канувшие в небытие эпохи. Всё это пресловутое величие, это сакральное значение, которое приписывают прошлому, меня лично не затрагивает ни психологически, ни своей данностью – будь это мифы или факты. И если дать себе труд вдуматься, так мог бы сказать о себе каждый. Прошлое уже не является частью моей нынешней жизни, равно как и жизней всех живущих и тех, кто будет жить. Оно прежде всего мертво в своей неизменности, это главная его характеристика.
В притчах религиозного мыслителя и писателя Энтони де Мелло есть хорошее высказывание: «Прошлое нужно оставить – не потому, что оно плохое, а потому, что оно мёртвое». И у Ошо аналогичные суждения встречаются неоднократно. А вот мнение знаменитого российского историка Василия Ключевского: «Прошедшее надо знать не потому, что оно произошло, а потому, что, уходя, оно не умело убрать своих последствий».
Пусть оно остаётся там, куда ушло, и забирает с собой по возможности больше своих плохих последствий. А главное – пусть не замещает в сознании людей больше места, чем заслуживает. У нас есть своё время со своими задачами, которое тоже в свой черёд безвозвратно канет в Лету.
Лично меня будущее (и своё, и моей страны, и всей человеческой цивилизации) всегда интересовало и сейчас интересует куда больше, чем прошлое. Будущее мне представляется гораздо важнее и, в конце концов, интереснее прошлого. Сама жизнь – как в индивидуальных единицах, так и в целом – устремлена именно в будущее. Это её фундаментальное свойство. Там, где она поворачивает вспять, она иссякает. Тот же Ошо хорошо выразил данную мысль, сказав, что эволюция – это одно большое несогласие с прошлым.
Полагаю, самое адекватное отношение к прошлому – трезвая, холодная, предельно правдивая и объективная оценка; без всякого надуманного величия и священного трепета. (Как писал А. Зиновьев, если прошлое вызывает эмоции, оно непознаваемо). И извлечение из него уроков на будущее путём трезвого же анализа причин разных событий.
Но последнего-то как раз люди и не делают.
Вообще думаю, что есть два антагонистичных взгляда на место человека в этом грандиозном бурлящем потоке, называемом историей.
Есть взгляд, которого придерживается, наверное, большинство. Его можно выразить так: человек для Истории (вот так, с заглавной буквы). История неизмеримо важнее жизни конкретного индивидуума. Отдельный человек со всеми перипетиями своей судьбы – это только преходящий момент, песчинка, капля в океане глобального исторического контекста. Для истории он значим только тем, что сделал для развития общества, цивилизации. Причём это должно быть признано обществом или цивилизацией. Тогда, может быть, о нём будут помнить.
Вернее, он впишет своё имя в историю тем, что сделал не для общества или цивилизации, а в отношении их. Ибо остаются в памяти поколений и документальных свидетельствах много (да и не больше ли?) тех, которых стоило бы навсегда забыть. Помнят же Герострата (всё-таки не зря старался!) Помнят и, вероятно, долго ещё будут помнить Александра Македонского, Нерона и Чингисхана. И уж таких деятелей новой истории, как Гитлер, Мао Цзэдун и Пол Пот, тоже вряд ли скоро позабудут.
Даже в трактовке истории как развёртывания некоего духовного начала часто нет места живому человеку. Насчёт того, что Гегель рассматривал современное и родное ему прусское государство как вершину развития духа, иронизируют даже исследователи его творчества. Что делать, у великих людей и ошибки великие; а от великого до смешного, как говорится, один шаг. (Против этой расхожей мудрости ничего не имею, особенно когда что-то отнюдь не великое претендует на роль великого).
Особенно показательным представляется мне философско-мистический трактат Даниила Андреева «Роза мира». Признаться, этот труд (оригинальный по замыслу и грандиозный по масштабу визионерского опыта, надо отдать должное) на меня произвёл тяжёлое, удручающее впечатление. Несмотря на то, что там неявно подразумевается хэппи-энд мировой истории: добро в конечном счёте побеждает. Правда, пока не во всей Вселенной, а только на Земле, но это уже другой вопрос. Однако при всём том меня ужаснули (в меру, конечно) не только кошмары инфернальных миров, не только размах демонических сил в метаисторических пространствах, которые впечатляюще обрисовал автор. И даже не столько. Сколько тем, что во всех этих эпически-монументальных битвах Добра и Зла по ту сторону реальности попросту нет места человеку. Его роль в «метаистории» ничтожна, если не сказать – отсутствует.
Если отдельный человек настолько мал, если он только пылинка среди мириад других таких же пылинок, носимых как угодно этими не поддающимися воображению стихиями, то о каком соучастии в истории может идти речь? На какие свершения (индивидуальные или коллективные) может подвигнуть такое видение человека и человечества, на какое личное развитие и самосовершенствование? Какой оптимизм вселить, какой смысл придать?
В качестве лучшей альтернативы хочется упомянуть другой эпос, родственный по направлению и жанру. Я про знаменитый «Властелин колец» Дж. Р. Толкиена (и его замечательную экранизацию). Там тоже великое множество персонажей, вовлечённых в огромный поток событий, в противостояние светлых и тёмных сил. Но в исходе этой борьбы главную роль сыграл Фродо – человекообразное существо, маленькое и физически слабое, во многом уступающее другим героям, но сильное духом и благородное по устремлениям.
Мне всё-таки ближе другой взгляд на место личности в истории. Как бы её ни интерпретировать: материалистически, идеалистически, мифологически или ещё как угодно. Я смотрю на историю изнутри собственного существования и соотношу всё происходящее вокруг со своим внутренним миром. Только так я могу придать – не самой истории, конечно, а своему предполагаемому месту в ней – какую-то содержательность, какой-то смысл. Другой взгляд на место конкретной личности в истории, мне кажется, упускает главное. Что-то такое, без чего вся человеческая история имеет не больше смысла, чем, скажем, геологические процессы.
А когда есть это главное, то смысл истории для отдельного человека раскрывается мне по-другому. Не как некая общая внешняя цель, при этом абстрактная и чуждая для всех, кто в ней промелькнул и исчез бесследно. А как некий живой и индивидуальный, как сама жизнь, вклад в общий поток перемен, внесённый отдельной личностью, причём изнутри своего бытия наружу. И собственное понимание человеком неповторимости, уникальности себя и этого своего вклада.